Гилберт Райл - Понятие сознания

Ранее в этой главе я пытался объяснить, почему, хотя концентрация внимания на некоторой задаче состоит не в том, что к действию по выполнению задачи присоединяется еще созерцание и контролирование своих действий, мы все же ожидаем от человека, концентрирующего свое внимание на чем-либо, что он будет способен сразу ответить нам, чем он занимался. Внимание не является вторичной деятельностью, сопровождающей иную, первичную; и тем не менее оно подразумевает, что ответы на вопросы относительно первичного занятия пребывают на кончике языка внимательно действовавшего человека. Как я могу знать о том, что я делал или ощущал, когда был внимателен, если само внимание не включает в себя исследование того, что я делаю или чувствую? Как я могу теперь описать нечто, если до того я не осуществлял наблюдения за этим?

Ответ частично заключается в следующем. Далеко не всякий разговор состоит в передаче элементов общего знания, и, уж конечно, самые примитивные разговоры не таковы. Например, мы не начинаем разговаривать с малышом, сообщая ему названия предметов, которыми он еще не интересуется. Мы начинаем, называя ему имена вещей, которые его интересуют. Использование имен вещей накладывается на интерес к ним. И когда мы даем ребенку наставления, советы, примеры, упреки и поощрения по ходу его собственных действий, мы поступаем примерно сходным образом: не ждем, когда ребенок сядет совершенно праздно, чтобы его учить. Вообще тренировка в каком-то виде деятельности неразрывно связана с самой деятельностью. Попытка сделать какую-то вещь и есть попытка выучиться делать такие вещи; обучаясь делать нечто, ребенок одновременно обучается лучше понимать и лучше применять полученные им уроки. При этом он осваивает также парные роли наставника и ученика. Он обучается тренировать самого себя и концентрировать внимание на собственной тренировке, т. е. приспосабливать свои действия к собственным словам.

Хороший спортивный судья не свистит в свисток непрерывно. И тренированный игрок не перестает быть собранным и сконцентрированным на игре, едва услышав судейский свисток. Скорее, наоборот: если игрок все время ждет свистка судьи, это означает, что он не сконцентрировался на игре. И всех нас выучили быть в некоторой степени собственными судьями. Хотя мы редко свистим в свои судейские свистки, но если ситуация требует этого, то мы почти все время готовы их применить.

Судья вмешивается в ход игры, чтобы проявить власть, а не для того, чтобы давать описания или информацию. Его назначение состоит в том, чтобы способствовать нормальному протеканию игры, а не в том, чтобы отвечать на вопросы журналистов. Он осуществляет руководство и штрафует, а не информирует о ходе игры. Но для того чтобы быть готовым правильно судить в любой игровой ситуации, ему приходится внимательно следить за этими ситуациями и потому быть готовым в любой момент дать сообщение, которого ждут журналисты. Поскольку он знает, какое дать указание, он знает, как обстоят дела, и может об этом сообщить. Грубо говоря, ему достаточно только сменить интонацию с повелительной на повествовательную. Сообщать об игре в изъявительном наклонении сложнее, потому что требует большей невозмутимости.

Сходным образом все мы в случае надлежащей подготовки можем в большинстве случаев давать самим себе предписания, советы и выносить вердикты, более или менее уместные и способствующие тому, чем мы в данное время занимаемся. Когда мы переходим от инструктирования самих себя к правильному описанию ситуации (в ответ на чей-то вопрос), нам не приходится предпринимать особое исследование. Достаточно переформулировать то, что мы уже сами себе говорили. Знать, как надо действовать, чтобы соответствовать некоторым требованиям, — это означает также и знать, что ответить на другие требования. Когда мы не в состоянии в качестве наставника или судьи сказать что-то вразумительное самим себе, например, когда удается придумать удачную шутку, сочинить стихи или вдруг понять характер другого человека, то немногое мы можем и другим рассказать о том, как мы это сделали. Тогда мы говорим о «вдохновении» и «интуиции», что избавляет от дальнейших вопросов.

Есть и другой класс слов, обозначающих события и заслуживающий нашего внимания. Речь идет о словах, которые я в другом месте назвал «словами достижения» и «словами успеха», а также об их антонимах — «словах провала», «словах ошибки», «словах упущения». Это самые настоящие слова для обозначения событий, ибо вполне можно сказать, что кто-то достиг цели в определенный момент, регулярно разгадывает анаграммы, моментально схватил смысл шутки или быстро нашел свой наперсток. Некоторые слова данного класса обозначают более или менее внезапные кульминации или развязки, другие — более или менее продолжительные действия. Наперсток найден, шахматная партия выиграна, гонка выиграна — и все это происходит в определенный момент. Но секрет хранится, врат подавляется, лидерство удерживается в течение длительного промежутка времени. Разглядеть в небе ястреба — это один вид успеха, а не потерять его из вида — другой.

Мы обычно описываем такие удачи и их сохранение с помощью активных глаголов, таких как «победить», «извлечь», «раскрыть», «найти», «исцелить», «убедить», «доказать», «обмануть», «отпереть», «сохранить», «скрыть». Данный грамматический факт повинен в там, что многие (но не Аристотель) забыли об отличии логического поведения глаголов данного класса и других глаголов активности или процесса. Различия между такими, например, глаголами, как «играть» и «выиграть», «лечить» и «излечить», «искать» и «найти», «хватать» и «удержать», «слушать» и «слышать», «смотреть» и «видеть», «ехать» и «приехать», если они вообще замечались, истолковывались как различия между взаимосвязанными видами деятельности, тогда как на самом деле они состоят не в этом. Упустить эти различия совсем нетрудно, поскольку мы весьма часто используем глаголы достижения для обозначения деятельности по разрешению некоторой задачи в случае хороших шансов на успех. Иногда о бегуне могут с самого старта говорить, что он выигрывает забег, хотя он может и не победить на финише; врач может хвастаться, что он исцеляет воспаление легких у своего пациента, хотя лечение и не приводит в конце концов к желаемому результату. Слово «слышать» иногда используется как синоним для «слушать»; частенько говорят «я починю» вместо «я попытаюсь починить».

Первое большое различие в логической силе глаголов задачи (task verb) и соответствующих глаголов достижения состоит в том, что с помощью глагола достижения мы утверждаем, что достигнуто некоторое положение дел, а не только осуществлялась (если вообще осуществлялась) направленная на это деятельность. Чтобы бегун победил, мало, чтобы он добежал до финиша, нужно, чтобы остальные прибежали после него. Чтобы врач вылечил пациента, необходимо, чтобы он лечил и чтобы пациент выздоровел; чтобы искавший нашел наперсток, нужной чтобы наперсток находился в том месте, где его искали; чтобы математик доказал теорему, она должна быть истинным математическим предложением и действительно вытекать из тех посылок, из которых он пытается ее вывести. Автобиографический отчет действующего лица обо всех его действиях и чувствах сам по себе еще не позволит определить, была ли его деятельность успешной. Он может заявлять претензию на успех, однако отказаться от нее, обнаружив, что, несмотря на все его усилия, что-то все равно не получается. Я откажусь от своего заявления, что нашел опечатку в корректуре или что я убедил своих избирателей, если обнаружу, что в корректуре нет опечаток или что избиратели отдали свои голоса моему политическому оппоненту.