Эдмунд Гуссерль - Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга 1

В противовес подобным заблуждениям мы должны твердо держаться данного в чистом переживании, принимая его в рамках ясности таким, каким оно «дает себя». «Действительный» же объект того необходимо заключить в скобки. Поразмыслим над тем, что это означает: если нам начинать как людям с естественной установкой, то действительный объект — это вещь, она там, снаружи. Мы видим вещь, мы стоим перед ней, мы устремили на нее свой взор; обретая ее в пространстве напротив себя, мы описываем ее и делаем свои высказывания о ней. Равным образом мы занимаем свою позицию, оценивая ее: это находящееся напротив нас, что видим мы в пространстве, нравится нам или побуждает нас к таким-то и таким-то действиям; то, что здесь нам дано, мы либо берем в руки, либо обрабатываем и т. д. и т. д. Если же теперь мы осуществим феноменологическую редукцию, то каждое трансцендентное полагание, то есть прежде всего всякое полагание, заложенное в самом же восприятии, получает скобку, выключающую его, и скобка такая распространяется на все фундируемые акты, на каждое суждение о восприятии, на ценностное полагание, основывающееся на нем, на любое возможное суждение о ценности и т. д. Это влечет за собой следующее: мы позволяем себе рассматривать и описывать все эти восприятия, суждения и т. д. лишь как сущности, каковы они в самих себе, констатировать все то, что очевидно дано в них; но мы не позволяем себе суждений, которые пользовались бы полаганием «действительной» вещи, равно как и всей трансцендентной природы, которые разделяли бы такое полагание. Будучи феноменологами, мы воздерживаемся от всех подобных полаганий. Однако, если мы не стоим на почве таких полаганий, если мы не участвуем в них, то это не значит, что мы отбрасываем их. Они ведь здесь, наличны, они сущностно принадлежат самому феномену. Напротив, мы всматриваемся в них; вместо того чтобы участвовать в них, мы превращаем их в объекты, мы принимаем их как составные части самого феномена, а осуществляемое восприятием полагание — именно как его компонент.

А тогда мы спросим в самом общем смысле, твердо придерживаясь произведенных выключений с их ясным смыслом: что же такое очевидным образом заключается — «лежит» во всем подвергшемся редукции феномене? Ну, конечно, именно в восприятии заключается ведь и то, что оно обладает своим ноэматическим смыслом, его «воспринимаемым как таковым», «цветущим деревом там, в пространстве», — все это следует разуметь в кавычках, — именно самим коррелятом, неотделимым от сущности подвергшегося феноменологической редукции восприятия. Говоря образно: введение в скобки, какое претерпело восприятие, препятствует любому суждению о воспринимаемой действительности (то есть вообще всякому, которое фундируется в неподвергшемся модификации восприятии, стало быть, вбирает в себя осуществляемое восприятием полагание). Однако введение в скобки не мешает выносить суждение о том, что восприятие есть сознание какой-либо действительности (полагание которой, однако, не может уже «совершаться» нами теперь), и оно не мешает описывать эту являющуюся по мере восприятия «действительность» как действительность являющуюся, со всеми теми особенными способами, в каких она сознается, например, именно как воспринимаемая лишь «односторонне», в такой-то и такой-то ориентации являющаяся. Со всей тщательностью и аккуратностью мы должны следить за тем, чтобы не вкладывать в переживание что-либо еще помимо того, что действительно заключено в нем, и чтобы заключающееся в нем «вкладывать» в него именно так, как оно «лежит» в нем.

То, что выше излагалось нами с преимущественным вниманием к восприятию, в действительности значимо относительно всех видов интенциональных переживаний. После произведенной редукции мы обнаруживаем в воспоминании вспоминаемое как таковое, в ожидании ожидаемое как таковое, в воображающей фантазии воображаемое как таковое.

В каждом из этих переживаний «обитает» ноэматический смысл. И, сколь бы родствен ни был этот смысл различных переживаний, сколь бы существенно тождествен ни был он по своему основному составу, он, во всяком случае, различен в различных видах переживаний и даже возможное общее по меньшей мере получает иную характеристику, причем со всей необходимостью. Может случиться так, что всякий раз речь идет о цветущем дереве и что всякий раз оно является таким, чтобы адекватное описание являющегося необходимо пользовалось одними и теми же выражениями. Однако ноэматические корреляты восприятия, фантазии, образного вызывания в памяти, воспоминания тем не менее будут сущностно различны. В одном случае являющееся характеризуется как «живая действительность», в другом — как фикция, затем — как вызывание в памяти и т. д.

Таковы характеристики, которые мы обретаем как наличные в воспринимаемом, воображаемом, вспоминаемом и т. д. как таковые — как нечто, неотделимое от них — в самом смысле восприятия, в самом смысле фантазии, всамом смысле воспоминания, как необходимо принадлежащее вкорреляции к соответствующим видам ноэтических переживаний.

Итак, если необходимо адекватно и полно описать интенциональные корреляты, мы должны учесть и зафиксировать в строгих понятиях все подобные характеристики, — те, которые не случайны, но упорядочены по сущностным законам.

Благодаря этому мы замечаем, что в пределах полной ноэмы мы должны на деле, как мы и предупреждали об этом уже заранее, разделять сущностно различные слои, группирующиеся вокруг центрального «ядра», чисто «предметного смысла», то есть вокруг того, что в наших примерах может описываться сплошь в одних и тех же выражениях, поскольку различные по виду, но параллельные друг другу переживания могут заключать в себе тождественное. Одновременно мы видим, что если мы вновь устраним скобки, в какие были помещены полагания, то параллельно, соответствуя различным понятиям смысла, должны различаться разные понятия не подвергшихся модификации объективностей, из которых «сам» предмет, то есть именно тождественное, которое один раз воспринимается, другой раз вызывается в памяти, третий раз образно представляется на живописном полотне и т. п., возвещает лишь одно центральное понятие. Пока нам достаточно этого указания.

Нам остается получше осмотреться в сфере сознания, чтобы попытаться ознакомиться с ноэтически-ноэматическими структурами на примере основных способов сознания. Действительно подтверждая их, мы одновременно удостоверимся, двигаясь шаг за шагом, в постоянной значимости фундаментальной корреляции между ноэсисом и ноэмой.