Сергей Трубецкой - Учение о Логосе в его истории

– 34 –

(ср. Parm. 132 В). Поэтому разумным «субъектом» идей может быть мировая душа, отчасти всякий блаженный дух, даже душа философа, созерцающего горний мир; но во всех этих случаях идея является не продуктом мысли, или умственной деятельности субъекта, а, наоборот, объективным предметом пассивного восприятия, созерцания [12] Мировая душа, так же как и душа индивидуальная, заключает в себе идеальное и материальное начала; и она разумна лишь в той высшей своей части, которая сродна идеям и соприкасается с ними. Об основных началах см. Tim. 52 D. . Вся деятельность и усилия ума, вся его диалектика направлены на то, чтобы освободить ум, отвлечь его от всего чувственного, дабы посредством отвлеченных понятий возвыситься до созерцания чистой мысли, составляющей их содержание. Характерно, что в последний период своей философской деятельности Платон резко отличал «идеи» от понятий, отождествляя первые с метафизическими «числами» пифагорейцев. Правда, что, по свидетельству Аристотеля, эти числа производились от высшего Единого, осуществляющего себя в неопределенном множестве. Правда, что в своем «Пармениде» Платон показывает, каким образом самая идея Единого предполагает или полагает множество отличных от себя определений. Но самое Единое есть объективная идея, объективная мысль, а не мыслящий субъект. Искать в нем единство субъекта и объекта в смысле позднейшего идеализма значило бы модернизировать миросозерцание Платона.

Исходной точкой Платонова учения об идеях служат логическая диалектика Сократа и его религиозно–нравственный идеализм, его вера в идеал разума и добра. Подобно другим ученикам Сократа, Платон задавался вопросом о том, к чему относятся наши понятия, и подобно им нашел, что они не могут относиться к чувственным вещам: его учение состояло в том, что реальным предметом понятий служат вещи умопостигаемые, или идеи. Но, построив мир идей над вещественным миром, в «умном месте», вне времени и пространства, признав, что каждая идея существует «вечно», абсолютно, «отрешенно» от всего, «сама по себе» и «неизменно», он столкнулся с новыми затруднениями: как объяснить мир идей в их множестве и в их различии? Как объяснить мир чувственный из

– 35 –

мира идей, безусловно от него отличного? Как относятся идеи друг к другу и как относятся они к вещам?

В диалогах, написанных в различное время, Платон дает несколько различных ответов. Сначала он, видимо, предполагает, что идеи относятся друг к другу так же, как соответственные понятия, т. е. что логическому порядку сочинения понятий соответствует онтологический порядок в царстве идей. Истинный диалектик, исследуя, как какие понятия исключают друг друга или же согласуются между собою, познает истинное соотношение идей. Однако Платон нигде не пытается вывести из одной высшей идеи всю совокупность идей; сами по себе идеи, эти вечные первообразы вещей, отличны от тех тусклых образов их, которые мы носим в нашей душе. Они отличны от понятий, и Платон стремится выяснить это отличие в диалоге «Софист»: здесь идеи определяются как различные причины вещей, как реальные силы, находящиеся в постоянном, живом взаимодействии; им приписываются способность действия, страдания и постольку движения. Но подобное представление, по справедливому замечанию Бонитца и Целлера, противоречит первоначальному учению Платона, как он и сам отчасти это сознает (Soph. 248 Ε): идеи приближаются к миру, становятся действительными силами, но теряют свою обособленность, неподвижность, неизменность. На место прежней идеально–логической связи является реальное взаимодействие. Иное учение раскрывается в «Республике»: здесь идеи обращаются в конечные причины, поскольку все они сводятся к одному верховному идеалу, к одному общему концу – к идее блага: она‑то делает их всех причинами и вместе разумными , конечными причинами, идеальными целями сущего; она уподобляется солнцу, которое дает всему и существование и свет . Но и при таком условии все прочие идеи в своем множестве только приводятся к этой идее и подчиняются ей, но не выводятся из нее. Множество дано от начала, как и единство. И Платон в позднейший период своей деятельности вновь возвращается к проблеме «единого и многого», которую он разрешает в духе преобразованного пифагорейства.

Как бы то ни было, все это показывает нам различие идей от простых понятий и объясняет, почему Платон не

– 36 –

мог сводить их к одному всеобъемлющему Разуму, как их общему началу: в самом «Софисте» разум понимается как их свойство, а не как их источник, а в «Республике» таким источником является божественная идея блага.

Учение Платона представляется дуализмом. Идее противополагается материя, как ее «другое», ее противоположность. Но все мыслимые определения этой материи носят по необходимости идеальный характер, поскольку всякое определение есть понятие и потому относится к мыслимой вещи, т. е. к идее. Никакое определение, следовательно, не может исчерпывать существа материи, которое само по себе чуждо всякому определению и характеризуется как нечто безусловно неопределенное. Поэтому, как выражается Платон, материя познается только путем какого‑то «незаконнорожденного» рассуждения: как нечто абсолютно–противоположное всякой идее или понятию, она мыслится нами путем отвлечения всяких мыслимых общих свойств и отношений, за вычетом которых остается какая‑то совершенно отрицательная величина – чистая пустота. Тем не менее Платон признавал материю, как некоторое самобытное начало. Во–первых, в самой мысли заключается отношение к ее другому: всякая идея заключает в себе внутреннее различие признаков и потому обнимает в себе как утверждение, бытие этих признаков, так и отрицание, небытие других признаков (А=А и А не равно не–А). В этом смысле можно сказать, что самое бытие заключает в себе не–бытие , т. е. самая идея бытия, предполагая положительное и отрицательное отношение к другим идеям, заключает в себе переход к своему другому, т. е. к небытию. Точно так же идея «единого», или «единства», заключает в себе множество отношений к другим идеям, другим признакам или определениям. Мир идей в своей конкретной цельности предполагает, следовательно, не только начала «бытия» и «единства», но и начала небытия или множества . Во–вторых, самостоятельное существование отрицательного начала доказывается самым отличием изменчивого, преходящего мира явлений от вечного, неизменного мира идей, чуждого времени, пространству и движению. Пусть явления суть только тени, прозрачные отражения идей: материя есть то зеркало , в котором они отражаются. Она