Вэй Вэй - Неискушенно мудрые

— Я уверен, что вы часто добиваетесь успеха, — успокоил его кролик, срывая горсть тимьяна.

— На Востоке — да, — согласился дракон, — множество людей могут видеть сквозь чепуху относительности.

— Но разве «добро» и «зло» — это одно и то же? — спросил кролик удивленно.

— В их отсутствии, конечно, — заметила сова.

— Так приятно найти здесь тех, кто понимает, — вздохнул дракон, сжигая дотла своим дыханием дикий розовый куст.

— А что есть их отсутствие? — спросил кролик.

— Отсутствие любой относительной псевдосущности, которая могла бы вообразить себе разницу, — объяснил дракон.

— Их псевдосущность, — вмешалась сова, — это вечное препятствие, которое держит их в псевдосвязанности.

— И как мы избавляем себя от нее? — спросил кролик, укрываясь за бревном.

— «Мы» — никак, — объяснила сова. — Нет никаких «мы», которые «избавляют», и никаких «себя», которые могут «избавиться» от чего бы то ни было.

— Тогда кто это делает? — спросил кролик в растерянности.

— Я, — заявила сова. — Спроси нашего друга.

— Совершенно верно, как ты сказала, это делаю Я, — согласился дракон, извлекая свою «жемчужину» и поджигая кучку сухих листьев.

— Но… но, — пробормотал кролик, отпрыгивая за спину дракона, — все, что мы говорим, говорим «мы»!

— В этом-то и проблема, — объяснила сова сквозь дым, — всегда остается какое-то «мы», которое думает.

— Ты абсолютно права! — согласился дракон, гоняясь за своей «жемчужиной» вокруг дерева. — Пока есть «мы», которое думает, все сказанное будет чепухой.

— Но почему так? — спросил кролик, отпрыгивая подальше.

— Потому что мысль относительна, а истина абсолютна, — объяснила сова коротко.

— Но что же делать? — прошептал кролик, задыхаясь от дыма, и впился в лист зеленого шалфея.

— Нет ничего, что можно было бы «делать», — ответила сова, пощелкивая клювом, — есть только действие, которое делаю Я.

— Но как я могу делать это? — спросил кролик между приступами кашля.

— Скажи ему, друг мой, — сказала сова дракону. — Он хороший зайка и иногда понимает. Твое прогревание может проникнуть глубоко.

— Ты сам только что сказал это, дорогой зайка, — сказал ему дракон, — «Я делаю это» — это и есть действие.

— Но ведь «я» спрашивало: «Как я могу это сделать?», — возразил кролик.

— Совершенно верно! Если ты чувствуешь, что за твоими словами все еще стоит «какое-то я», знай, что «змея по-прежнему в поленнице», — указал дракон.

— Так что же мне делать? — спросил кролик в растерянности.

— Пусть оно выгорит дотла! — просто сказал дракон.

— Но кто сделает это? — удивился кролик.

— Я, — сказал дракон, — это моя функция, моя Великая Функция.

— И когда ты сделаешь это для меня?.. — поинтересовался кролик.

— Ты сделаешь это как Я, — объяснил дракон.

— Но как это может быть сделано? — спросил удивленно кролик.

— Я есть все деяние, — заявил дракон. — Я просто делаю это — и объективная фантазия исчезает.

— Спасибо тебе, большое спасибо, — закашлялся кролик, — я сделаю это! — и нырнул в норку.

— Он поймет, — сказал дракон, вращая свою «жемчужину». — С твоей помощью он поймет, кто он есть.

— Твое присутствие было очень… зажигательным, — сказала сова вежливо. — Оно согрело ему сердце — настоящий зной: даже я чувствую тепло в твоем присутствии.

— Ну что ты, — ответил дракон. — Для меня удовольствие приносить тепло в жизни людей Запада! — добавил он, уносясь вслед за своей «жемчужиной» в темнеющую даль, как шаровая молния в небесах.

— Сегодня вечером ты слишком поздно! — сказал кролик. — Полная луна уже взошла,

— Я не могу опоздать, — ответила сова, — «время» — это то-что-Я-есть.

— Относительно, конечно же? — заметил кролик.

— Абсолютное «время» называется «Бессмертием», — объяснила сова, — и это то-что-Я-естъ.

— Так вот почему ты не можешь опоздать! — согласился кролик. — Но феноменально?..

— Феноменально, Я должна интегрировать мою ноуменальность, — ответила сова.

— Ты ведь не имеешь в виду, что покидаешь меня? — сказал кролик, роняя в отчаянии одуванчик.

— Покидаю тебя, зайка? — заухала сова. — Куда, по-твоему, Я могу уйти?

— Не имею ни малейшего представления, — ответил кролик с облегчением, — но жизнь без тебя стала бы очень печальной.

— Спасибо, дорогой зайка, — сказала сова, — но, видишь ли, мое феноменальное исчезновение не может на самом деле разделить «нас».

— А тебе обязательно надо исчезать? — в смятении спросил кролик.

— Исчезнет то, что соответствует твоему «ты», но Я не могу исчезнуть!

— Но как это? — спросил кролик, почесывая ухо.

— Я никогда не появлялась, как Я могу исчезнуть? — ответила сова мягко.

— Но, феноменально… — засомневался кролик.

— Ничто феноменальное не может случиться с тем-что-Я-есть, — сказала сова сонно, — поскольку то-что-Я-есть не существует относительно.

— Но как феномен?.. — снова пробормотал кролик.

— То-что-Я-есть является всем, что появляется и исчезает, и растянуто в пространстве и времени, — объяснила сова, — а Я осознаю что-Я-есть.

— Тогда что ты есть как Я? — спросил кролик растерянно.

— У меня нет личного существования как Я, — продолжила сова, — поскольку существование конечно, а Я нет.

— Ты бесконечна как «Я»?.. Да, да, — задумался кролик, — но тем не менее ты существуешь?

— Существование объективно, — сказала сова, — поэтому Я не могу им быть.

— Ты не объективна как «Я»… — повторил кролик.

— Существование относительно, — добавила сова, — а Я абсолютна.

— И не относительна… — продолжал бормотать кролик. — Тогда чем ты можешь быть? Кто ты как «Я»?

— Как может существовать какое-то «Я», кроме Я? — прокричала сова, расправляя свои огромные крылья… — Я, кто есть все и ничто… Я, кто не может даже быть Я! — закончила она неистово.

— Тогда где ты есть как «Я»? — спросил кролик, восторженно подняв уши.

— В безмолвии ума — Я ЕСТЬ! — заключила сова с силой и, расправив крылья, медленно взлетела с ветки.

Огромные крылья захлопали в воздухе, и она величественно закружила над деревьями на фоне полной луны.

Затаив дыхание, кролик наблюдал со смесью благоговения и ужаса, как она поднималась все выше и выше в небо, пока не стала крошечной точкой над головой.

Вдруг она сложила крылья, и черная тень понеслась вниз, глухо ударилась о землю и осталась лежать комком дрожащих перьев у ног кролика.

Он долго не мог прийти в себя. А затем в лесу раздался пронзительный хохот, и сознание вернулось к нему.

— С твоего позволения, дорогой кролик, — сказала гиена, — теперь это мое дело, а не твое!

— Оставь кесарю кесарево… — .пробормотал кролик, оборачиваясь к гиене, — то, что принадлежит Богу, — мое.