Мишель Фуко - Психическая болезнь и личность

Такая органо-динамическая установка, как считает Фуко, приводит к появлению в пространстве психопатологии двух мифов, которые и стоят в основе всех соответствующих теоретических построений: мифа о существовании некоей психической сущности и мифа о схожести психики душевнобольного, ребенка и человека примитивной культуры. Подчеркивая потребность не в отказе от этих «мифов», а в их конструктивном переосмыслении, Фуко здесь впервые намечает потенциальные векторы необходимости, коренящиеся в пространстве индивидуального опыта и пространстве развития (пока еще не социального, а индивидуального). Оба этих вектора приводят его сначала к психоанализу, а затем к экзистенциально-феноменологической психиатрии.

Надо признать, что отношение Фуко к психоанализу в этой работе намного более позитивное, чем в его последующем творчестве. Фрейд выступает для него тем человеком, который обеспечил «доступ к историческому измерению человеческой психики», а также выделил смыслообразующий элемент этого исторического измерения — тревогу. Несмотря на то, что в работе периодически мелькает упоминание о мифологическом характере психоанализа, Фуко именно на примере психоанализа показывает взаимосвязь внутреннего и внешнего измерений болезни.

Примечательно, что в «Психической болезни и личности» и в «Истории безумия», которые разделяет всего около семи лет, Фрейду приписываются совершенно разные заслуги. Если в первой, как мы уже упоминали, это, главным образом, открытие исторического измерения человеческого существования, то во второй за Фрейдом признается уже другое достижение — возвращение безумия к его языку и установление таким образом возможности диалога с безумием [14] Фуко М. История безумия в классическую эпоху / Пер. с фр. И. К. Стаф. М, 1997. С. 339–340. . О первом открытии Фуко упоминает здесь лишь вскользь. «…Причастность истории очень скоро будет забыта: уже Фрейду придется очищать ее от наслоений эволюционизма, и он осуществит это не без труда и, возможно, не самым радикальным образом», — пишет он.

В «Психической болезни и личности» психологическая история оказывается тесным образом взаимосвязанной с тревогой, которая, обладая конституирующе-конституируемой природой, одновременно и проявляется в поведении и предшествует ему, как бы задавая стиль и направленность психологической истории. Тревога выполняет, таким образом, функцию a priori существования, и постулируя это, Фуко перемещает свое внимание от психологической необходимости к экзистенциальной, от психоанализа к экзистенциально-феноменологической психиатрии.

Феноменологическая психология, как называет это направление Фуко, переходит от травмирующего опыта к осознанию больным своей болезни. Она предстает в этой работе теорией, затрагивающей наиболее глубинные структуры патологического сознания и мира, своеобразной кульминацией исследования внутренних измерений болезни, и ее изучение закономерно приводит к вопросу: «…если субъективность безумного (insense) одновременно и возникает в мире, и есть отказ от него, то не в самом ли мире следует искать тайну этой загадочной субъективности?».

От внутренних измерений болезни Фуко, таким образом, переходит к ее внешним условиям. И здесь, несомненно, самой любопытной частью работы оказывается глава «Исторический смысл психического отчуждения». Именно в ней Фуко представляет первый набросок генеалогии безумия, которая впоследствии будет развита в «Истории безумия». Исходной предпосылкой этой генеалогии является утверждение о том, что «каждая культура создает из болезни образ, характер которого очерчивается всеми вытесняемыми или подавляемыми ею антропологическими возможностями». Но Фуко помещает это утверждение в историческую перспективу и задается вопросами о том, каким образом в культуре возникает необходимость закрепить за больным статус не вписывающегося в ее рамки девианта, и как общество выражается в этих формах опыта, которым само же и отказывает в признании.

Под историческим взглядом Фуко возникают многочисленные лики безумия, которые, сменяясь от эпохи к эпохе, отражают особенности современной им культуры. Для обозначения этих своеобразных исторических типов Фуко использует различные понятия, при этом наделяя традиционные термины различными смыслами.

1) Безумец как одержимый (possede) — до XVII в.

Исходной формой отчуждения безумия Фуко представляется бесноватость, одержимость, которая, вытесняя больного за границы мира праведных, тем не менее оставляет его в пределах христианского мира. Связываясь исключительно с телом, обладающий им демон и бес еще оставляет свободной человеческую волю.

2) Безумец как безрассудный, помешанный (insense) — XVII–XVIII вв.

Начиная с эпохи Возрождения безумец предстает не как одержимое тело, но как одержимый дух, утрачивая свободу воли. Как следствие, появляется новая клиническая практика, которая становится на службу защиты от безумного духа не только окружающих безумца людей, но и его самого.

3) Безумец как лишенный ума и прав (demence)— XVIII–XIX вв.

Безумие утрачивает свою дьявольскую природу и теперь связывается исключительно с природой человеческой. Оно предстает людской слабостью и следствием заблуждения, но эта слабость еще не определена, а это заблуждение еще не связано с социальными последствиями.

4) Безумец как отчужденный и чужак, как сумасшедший (aliene) — XIX–XX вв.

За безумцем признается утрата той высшей способности человека, которую дала ему буржуазная революция, — свободы. Психическая болезнь окончательно связьгоается с потерей статуса свободного и полноправного гражданина и приводит к утрате дееспособности. Следствием отчужденности больного от самого себя оказывается делегирование социальной личности и социальной ответственности, перенесение прав свободы личности на другого и появление опеки над больными.

Это многообразие ликов психической болезни в «Истории безумия» дополнится еще двумя элементами. Во-первых, одним из наиболее красочных образов этой работы становится «дурак», типаж которого сохраняется до формирования «классического» сознания безумия. Во-вторых, не надо забывать, что, описывая рождение психиатрической клиники, Фуко говорит о следующем за «чужаком» лике безумца — о безумце как «психически больном»; конституирование его образа и связано с той больничной практикой, фундамент которой он так красочно описывает. И наконец, у Фуко всегда есть просто «безумие» (folie) в самом широком смысле этого слова — как предмет исследования, сохраняющийся в неизменном виде во всех работах.

Таким образом, вырисовывается совершенно не характерная для Фуко по своей четкости типология. Скорее всего, именно поэтому в «Истории безумия» уже не всегда можно установить такие строгие терминологические соответствия, но многообразие терминов здесь все же сохраняется. Открывающаяся в этих многообразных ликах безумия история, по мнению Фуко, наделяет психическую болезнь еще одним измерением: парадоксом «одновременного сосуществования „приватного“ мира — idios kosmos, в который больной погружается в произвольном существовании фантазии и бреда, и мира принуждения, на который он обречен в модусе отказа…». В основе этого парадокса — неразрешимое для самого мира противоречие, присущий ему конфликт условий существования.