Герберт Маркузе - Эрос и цивилизация. Одномерный человек

Каждый отказ делается динамическим источником совести, он всякий раз усиливает ее строгость и нетерпимость… Воздействие отказа на совесть тогда является таким, что каждая составная часть агрессивности, которой отказано в удовлетворении, перехватывается «Сверх-Я» и увеличивает его агрессию против «Я». [110] Там же, с. 120. — Примеч. авт.

Чрезмерная строгость «Сверх-Я», которое принимает желание за действие и наказывает даже подавленную агрессию, теперь объяснимо в терминах непрерывной борьбы между Эросом и инстинктом смерти: агрессивный позыв против отца (и его социальных последователей) является производным от влечения к смерти. «Отделяя» ребенка от матери, отец также препятствует влечению к смерти, стремлению к нирване. Таким образом, он совершает работу Эроса: любовь тоже участвует в формировании «Сверх-Я». Строгий отец, который как представитель Эроса подавляет влечение к смерти в Эдиповом конфликте, учреждает первые «общинные» (социальные) отношения: его запреты вводят равенство между сыновьями, задержанную по цели любовь (привязанность), экзогамию, сублимацию. На фундаменте отречения Эрос начинает свою культурную работу по сплочению жизни во все большие единства. Но с умножением числа отцов, их дополнением и замещением общественной властью, а также распространением запретов и сдерживающих моментов увеличивается и число агрессивных позывов и их объектов. Их рост вынуждает общество к усилению защиты путем воздействия на чувство вины:

Культура послушна эротическому побуждению, объединяющему людей во внутренне сплоченную массу. Эта цель достигается лишь вместе с постоянным ростом чувства вины. То, что началось с отца, находит свое завершение в массе. Если культура представляет собой необходимый путь развития от семьи к человечеству, то от нее не отделимы и последствия рожденного ею конфликта — вечной распри любви и смерти. Из него произрастает чувство вины, достигающее иногда таких высот, что делается невыносимым для отдельного индивида. [111] Там же, с. 124. — Примеч. авт.

Кажется, что в этом анализе чувства вины больше внимания уделено количеству, чем качеству, а также его возрастающей иррациональности. Разумеется, пойти этим путем Фрейду не позволили его социологические воззрения. По его мнению, изобрести более высокий тип рациональности, с позиции которой можно было бы оценить ее существующую и наиболее распространенную форму, невозможно. Если иррациональность чувства вины является иррациональностью цивилизации, то она рациональна; и если уничтожение господства разрушает саму культуру, то оно остается тягчайшим преступлением, и никакие эффективные меры для его предотвращения не могут считаться иррациональными. Однако собственная теория инстинктов Фрейда побуждала его двигаться дальше, обнажая фатальность и бесцельность этой динамики. Усиление защиты против увеличивающейся агрессии необходимо, но ее действенность зависит от усиления сексуальных инстинктов, ибо только сильный Эрос может эффективно «связывать» разрушительные инстинкты. Но как раз именно этого развитая цивилизация делать не в состоянии, потому что само ее существование зависит от разветвленного и интенсивного контроля и регламентирования. Нет возможности прервать цепь запретов и отклонений инстинктуальных целей. «В целом наша цивилизация основана на подавлении инстинктов». [112] «Civilized» Sexual Morality and Modern Nervousness // Collected Papers. London: Hogarth Press, 1950, II, 82. — Примеч. авт.

Культура — это прежде всего прогресс труда, т. е. труда для приобретения и расширения набора жизненно необходимых вещей. Сам по себе этот труд обычно не доставляет удовлетворения; по Фрейду, он приносит только неудовольствие и страдания. В его метапсихологии не предусмотрены первоначальные «инстинкт трудолюбия», «инстинкт мастерства» и т. д. [113] Hendrick, Ives. Work and the Pleasure Principle // Psychoanalytic Quarterly, XII (1943), 314. Дальнейшее обсуждение этой работы см. в гл. 10. — Примеч. авт. Такие предположения исключены ввиду концепции консервативной природы инстинктов, управляемых принципами удовольствия и нирваны. Когда Фрейд мимоходом упоминает о «природной неприязни людей к труду» [114] ** Недовольство культурой, с. 80. — Примеч. авт. , он всего лишь делает вывод из основной теоретической концепции. Повсюду в его работах встречается инстинктуальный синдром «несчастья и труда» [115] В письме от 16 апреля 1896 г. он говорит об «умеренной нужде, необходимой для интенсивного труда». Ernest Jones, The Life and Work of Sigmund Freud, Vol. I. New York: Basic Books, 1953, p. 305. — Примеч. авт. , а его интерпретация мифа о Прометее вращается вокруг связи обуздания сексуальной страсти и цивилизованного труда [116] Недовольство культурой, с. 89. В отношении якобы противоречивого суждения Фрейда о либидонозном удовлетворении, доставляемом трудом (Недовольство культурой, с. 80), см. ниже. . Труд, необходимый для цивилизации, нелибидонозен; он связан с «неудовольствием» и поэтому предполагает принуждение. «Ибо какие мотивы могли бы побудить людей давать другое применение сексуальным импульсам, если бы при каком-либо распределении их они могли бы получать полное счастье? Они не отошли бы от этого счастья и не делали бы дальнейших успехов». [117] Об унижении любовной жизни, с. 174. — Примеч. авт. Если нет первичного «трудового инстинкта», то энергия, требующаяся для (не приносящей удовольствия) работы, должна была быть «отнята» у первичных инстинктов — у сексуального влечения и инстинкта разрушения. И поскольку цивилизация в основном — продукт Эроса, энергия прежде всего отнимается у либидо: «Затраченное на цели культуры отымается главным образом у женщин и сексуальной жизни». [118] Недовольство культурой, с. 100. — Примеч. авт.

Но не только позывы к работе питаются за счет заторможенной по цели сексуальности. Специфически «социальные инстинкты» (такие как «нежные отношения между родителями и детьми… дружеские чувства и эмоциональные связи супругов») содержат позывы, которым «внутреннее сопротивление препятствует» в достижении их целей [119] The Libido Theory // Collected Papers, V, 134. — Примеч. авт. ; только благодаря такому отказу возможно их социальное превращение. Отречение каждого индивида (под нажимом внешнего, а затем внутреннего давления) — «источник, в котором берет начало материальное и идеальное богатство цивилизации» [120] «Civilized» Sexual Morality and Modern Nervousness, p. 18. — Примеч. авт. . Хотя, по замечаниям Фрейда, эти социальные инстинкты «нет необходимости описывать как сублимированные» (так как они не изменили своим сексуальным целям, но довольствуются «неким приближением к удовлетворению»), он называет их «тесно связанными» с сублимацией [121] The Libido Theory, p. 134. — Примеч. авт. . Таким образом, мир цивилизации в основном представляется как мир сублимации. Но сублимация предполагает десексуализацию. Даже если она черпает из запаса «нейтральной вытесняемой энергии» в «Я» и в «Оно», эта нейтральная энергия «имеет источником запас нарциссического либидо, т. е. представляет собой десексуализированный Эрос» [122] «Я» и «Оно», с. 379. См.: Gloverr, Edward. Sublimation, Substitution, and Social Anxiety // International Journal of Psychoanalysis, Vol. XII, § 3 (1931), p. 264. — Примеч. авт. . Процесс сублимации нарушает равновесие в структуре инстинктов. Жизнь покоится на союзе Эроса и инстинкта смерти, в котором Эросу принадлежит ведущая роль. Однако: