Герберт Маркузе - Эрос и цивилизация. Одномерный человек

В подлинно человечной цивилизации человеческое существование будет скорее напоминать игру, чем труд, и человек будет жить скорее в сфере видимости, чем нужды.

Эти идеи — одно из наиболее значительных достижений человеческой мысли. Важно понять, что речь идет не о трансцендентальном, «внутреннем» освобождении от действительности или просто интеллектуальной свободе (на чем недвусмысленно настаивает Шиллер [243] Там же, с. 317, 351, 352. — Примеч. авт. , но о свободе в самой действительности. Это — бесчеловечная действительность нужды и недостатка, которая «теряет свою серьезность» тогда, когда нужда и недостаток могут быть удовлетворены без отчужденного труда. Только тогда человек свободен для «игры» своими и природными способностями и возможностями и, только «играя» ими, он свободен. Его миром становится видимость (Scheiri), а его порядком — красота. Это осуществление свободы, игра, которая больше принудительной физической и моральной реальности: «…в приятном, в добре, в совершенстве человек проявляет только свою серьезность, с красотой же он играет». [244] Там же, с. 301. — Примеч. авт. Такие формулировки могли бы выглядеть как безответственный «эстетизм», если бы мир игры был всего лишь орнаментом, роскошью, праздником в репрессивном в остальном мире. Но в данном случае эстетическая функция понимается как принцип, организующий человеческое существование в его целом. И, только став «всеобщим», он способен это сделать. Эстетическая культура предполагает «совершенный переворот всего способа ощущать» [245] Там же, с. 350. — Примеч. авт. , и такая революция становится возможной только при достижении цивилизацией высочайшей физической и интеллектуальной зрелости. Только тогда, когда на смену «принуждению потребностей» придет «понуждение избытка» (изобилия), человеческое существование получит толчок к «свободному движению, которое само для себя есть и цель, и средство» [246] Там же, с. 351. — Примеч. авт. . Освобождение от гнета целей, достижение которых приносит страдания, и навязываемых нуждой функциональных ролей (performances) поможет человеку вернуть себе «свободу быть тем, чем он должен быть» [247] Там же, с. 321. — Примеч. авт. . Но то, что «должно» быть, — это сама свобода: свобода играть. Мыслительной способностью, осуществляющей эту свободу, является воображение [248] Там же, с. 346. — Примеч. авт. . Оно постигает и проектирует возможности бытия в целом; освобожденные от порабощающей материи, они предстают как «чистые формы», создающие собственный порядок: они существуют «согласно законам красоты» [249] Там же, с. 330. — Примеч. авт. .

И если бы этот порядок возвысился до принципа цивилизации, импульс игры буквально преобразил бы действительность. Природа, объективный мир переживались бы тогда не как господствующие над человеком (как в примитивном обществе) и не как порабощенные человеком (как в существующей цивилизации), но скорее как объект «созерцания» [250] Там же, с. 339. — Примеч. авт. . Такое изменение основополагающего и формирующего опыта ведет к изменению самого объекта опыта: освобожденная от насильственного господства и эксплуатации и формируемая принципом игры, природа также стала бы свободной от собственной жестокости, чтобы явить богатство своих бесцельных форм, выражающих «внутреннюю жизнь» ее объектов [251] Там же, с. 332. — Примеч. авт. .

Соответствующее изменение произошло бы и в субъективном мире. Здесь эстетический опыт также упразднил бы неистовую и эксплуатативную производительность, превращающую человека в инструмент труда. Но это не означало бы возвращения к состоянию страдательной пассивности. Его существование по-прежнему было бы деятельным, но «чем он владеет и что он создает, не должно носить на себе следов служебности и боязливой формы его цели» [252] Там же, с. 353. — Примеч. авт. ; за пределами нужды и тревоги человеческая деятельность обретает форму видимости — свободного проявления возможностей.

В этом месте взрывная сила концепции Шиллера становится особенно очевидной. Согласно его диагнозу, недуг цивилизации состоит в конфликте двух основополагающих импульсов человека (чувственного побуждения и побуждения к форме) или скорее в насильственном «разрешении» этого конфликта: учреждении репрессивной тирании разума над чувственностью. Следовательно, для примирения враждующих импульсов необходимо устранить эту тиранию, т. е. восстановить чувственность в своих правах. Путь к свободе пролегает через освобождение чувственности, а не разума, и ограничение «высших» способностей в пользу «низших». Иными словами, для спасении цивилизации потребовалось упразднение репрессивного контроля, наложенного ею на чувственность. Именно из этой идеи вырастает Эстетическое Воспитание. Его цель — основать нравственность на почве чувственности [253] Там же, с. 257. — Примеч. авт. ; необходимо примирить разум с интересами чувств и ограничить господствующий импульс формы: «сама чувственность должна защищать победоносною силою свою область и противодействовать насилию духа (Geist), которому он благодаря своей опережающей деятельности весьма склонен» [254] Там же, с. 295. — Примеч. авт. . Разумеется, если свобода должна стать управляющим принципом цивилизации, не только разум, но также и «чувственное побуждение» нуждается в ограничительном преобразовании. Увеличение высвобожденной чувственной энергии должно прийти в согласие с универсальным порядком свободы. Однако, какой бы порядок ни налагался на него, чувственный импульс должен сам быть «действием свободы» [255] Там же, — Примеч. авт. . Сам свободный индивид должен создать гармонию между индивидуальным и универсальным удовлетворением. В подлинно свободной цивилизации все законы устанавливаются индивидами: «свободою давать свободу — вот основной закон эстетического государства» [256] Там же, с. 355. — Примеч. авт. ; в подлинно свободной цивилизации «воля целого» осуществляет себя только «через природу отдельного индивида» [257] Там же, — Примеч. авт. . Порядок становится свободой, только если он обосновывается и сохраняется свободным удовлетворением потребностей индивидов.

Но у устойчивого удовлетворения есть роковой враг — время, внутренняя конечность и быстротечность всех условий. Поэтому идея целостного освобождения человека необходимо включает рассмотрение борьбы против времени. Мы видели, что образы Орфея и Нарцисса символизируют бунт против преходящести, отчаянные усилия задержать поток времени — иными словами, консервативную природу принципа удовольствия. Таким образом, если государство свободы действительно возможно только как «эстетическое государство», то оно должно в конечном итоге победить разрушительное течение времени. Это и есть подлинный признак нерепрессивной цивилизации. Вот почему Шиллер приписывает освобождающему побуждению к игре функцию уничтожения «времени в самом себе» и примирения бытия и становления, изменения и тождества [258] Там же, с. 297. — Примеч. авт. . Эта задача ведет прогресс человечества к высшей форме культуры.