Герберт Маркузе - Эрос и цивилизация. Одномерный человек

В дальнейшем мы рассматриваем только более поздние этапы неофрейдистской психологии, в которой репрессивные черты движения становятся преобладающими. Мы не преследуем никакой другой цели, кроме как отстоять путем сопоставления критические импликации психоаналитической теории, выделенные в этом исследовании, и полностью оставляем в стороне терапевтические заслуги ревизионистских школ. Это ограничение вызвано не только моей недостаточной компетентностью, но также и расхождением между теорией и терапией, присущим самому психоанализу, которое было очевидным и для Фрейда. Его можно сформулировать (в значительно упрощенном виде) следующим образом: в то время как психоаналитическая теория признает, что заболевание индивида коренится в болезни его цивилизации, психоаналитическая терапия пытается вылечить индивида с тем, чтобы он мог продолжать функционировать как часть больной цивилизации, не капитулировав перед ней окончательно. Принятие принципа реальности, которым заканчивается психоаналитическая терапия, означает принятие индивидом цивилизованной регламентации своих инстинктивных потребностей, сексуальной в особенности. В теории Фрейда цивилизация представлена как утвердившаяся вопреки первичным влечениям и принципу удовольствия. Но последнее продолжает жить в «Оно», и цивилизованное «Я» вынуждено постоянно бороться с собственным неподвластным времени (timeless) прошлым и находящимся под запретом будущим. В теоретическом плане разница между психическим здоровьем и неврозом заключается всего лишь в степени и действенности смирения — обычно настолько эффективного, что оно приводит к умеренной удовлетворенности. Нормальность — шаткое основание. «И невроз, и психоз выражают бунт „Оно“ против внешнего мира, его „боли“, нежелание приспособиться к необходимости — Ананке, или, если угодно, неспособность к этому» [320] The Loss of Reality in Neurosis and Psychosis // Collected Papers. London: Hogarth Press, 1950, II, 279. — Примеч. авт. . Этот бунт, хотя и укорененный в «природе» инстинктов человека, и есть подлежащее излечению заболевание — но не только потому, что это борьба против превосходящих сил противника, но и потому, что он направлен против «необходимости». Репрессия и несчастье должны существовать, если существует цивилизация. «Программа» принципа удовольствия — стать счастливым — «неисполнима» [321] Недовольство культурой, с. 83. — Примеч. авт. , несмотря на невозможность отказа от попыток ее выполнения. В конечном счете вопрос сводится к степени смирения, которую может вынести индивид, не сломавшись. В этом смысле терапия учит смирению: вы уже достигнете многого, если сможете «превратить вашу мучительную истерию в ежедневное счастье» — таков врожденный жребий человечества [322] Breuer and Freud, Studies in Hysteria. New York: Nervous and Mental Disease Monograph § 61, 1936, p. 232. См. также: A General Introduction to Psychoanalysis. New York: Garden City Publishing Co., 1943, pp. 397–398. — Примеч. авт. . Это, разумеется, не означает (или не должно означать) обретения пациентом свойства полного приспособления к репрессивной по отношению к его созревшим желаниям и способностям среде. Тем не менее аналитик как врач не может не принять социальный контекст, в котором пациенту придется жить и который он не может изменить [323] См.: Продолжение лекций по введению в психоанализ, с. 392. — Примеч. авт. . Эта неустранимая основа репрессии еще усиливается убежденностью Фрейда в невозможности изменения репрессивного фундамента цивилизации — даже на надындивидуальном, общественном уровне. Поэтому критические прозрения психоанализа раскрываются в полную силу только в сфере теории и причем именно там, где теория наиболее удалена от терапии, т. е. в «метапсихологии» Фрейда.

Ревизионистские школы стерли различие между теорией и терапией, слив первую со второй. Это слияние происходило двумя путями. Во-первых, наиболее спекулятивные и «метафизические» понятия, не подлежащие клинической верификации (такие как влечение к смерти, гипотеза первобытной орды, убийство праотца и его последствия), были отставлены в сторону или полностью отброшены. Более того, при этом некоторые из важнейших понятий Фрейда (отношение между «Я» и «Оно», функция бессознательного, объем и значение сексуальности) претерпели такую переработку, что совершенно утратили свою взрывную силу. Сгладился глубинный конфликт между индивидом и обществом, структурой инстинктов и сферой сознания. Психоанализ был переориентирован на традиционную психологию сознания дофрейдовской выделки. Мы в данном случае не подвергаем сомнению право на такую переориентацию в интересах успешной терапии и практики, но только хотим рассмотреть смысл той новой теории, в которую ревизионисты превратили ослабленную теорию Фрейда. Мы оставляем в стороне несходства между различными ревизионистскими группами, чтобы сосредоточиться на теоретическом подходе, общем для них всех. Для его характеристики мы остановились на программных сочинениях Эриха Фромма, Карен Хорни и Гарри Стэка Салливана, а также обратимся к книге Клары Томпсон [324] Psychoanalysis: Evolution and Development. New York: Hermitage House, 1951. — Примеч. авт. как одного из наиболее представительных историков ревизионизма.

Основные возражения ревизионистов, адресованные Фрейду, могут быть суммированы следующим образом: Фрейд существенно недооценивал зависимость индивида и его невроза от конфликта с его средой. «Биологическая ориентация» Фрейда обусловила сосредоточенность на филогенетическом и онтогенетическом прошлом индивида: считая, что характер в основном устанавливается на пятом или шестом году (если не раньше), он интерпретировал судьбу индивида в терминах первичных инстинктов, в особенности сексуального, и их модификаций. Ревизионисты, напротив, перемещают акцент «с прошлого на настоящее» [325] Thompson С. Psychoanalysis, pp. 15, 182. — Примеч. авт. , с биологического на культурный уровень, с «конституции» индивида на его среду [326] Ibid., pp. 9, 13, 26–27, 155. — Примеч. авт. . «К лучшему пониманию биологического развития ведет полный отказ от понятия либидо» и интерпретация различных степеней «в терминах взросления и человеческих отношений» [327] Ibid., р. 42. — Примеч. авт. . Предметом психоанализа тогда становится «целостная личность в ее соотнесенности с миром», благодаря чему надлежащее внимание получают «конструктивные элементы индивида», его «продуктивные и позитивные возможности». Фрейд, которому были свойственны холодность, жесткость, властность и пессимизм, не понимал того, что болезнь и ее лечение определяются «межличностными отношениями», в которые обе стороны вовлекаются как целостные личности. Концепции Фрейда свойствен предельный релятивизм: согласно ему, психология может «нам помочь в понимании мотивации ценностных суждений, но не в силах утверждать что-либо об их общезначимости» [328] Фромм Э. Человек для самого себя // Фромм Э. Психоанализ и этика. М., 1993, с. 43. — Примеч. авт. . Вот почему в его психологии нет места другой этике, кроме его личной. Более того, Фрейд рассматривал общество «статически» и полагал, что оно возникло как «механизм контроля над человеческими инстинктами», в то время как «из сравнительного изучения культур» ревизионисты вынесли понимание того, что «опасные устойчивые животные побуждения вовсе не присущи человеку биологически и что единственная функция общества — контроль над ними». Они настаивают на том, что общество — это «не статический набор законов, установленных в прошлом после убийства праотца, но скорее растущая, изменяющаяся, развивающаяся сеть межличностного опыта и поведения». В важной связи с этим находятся следующие положения: