Герберт Маркузе - Эрос и цивилизация. Одномерный человек

Эта неспособность обнаружить в первичной структуре инстинктов нечто, не являющееся Эросом, — неспособность, которая, как мы увидим, и есть залог самой истины — монизм сексуальности теперь, похоже, превращается в свою противоположность: в монизм смерти. Разумеется, анализ навязчивого повторения и регрессии и «в итоге» садистических составляющих Эроса восстанавливает поколебленную было дуалистическую концепцию: влечение к смерти становится полноправным партнером Эроса в первичной структуре инстинктов, и в бесконечной борьбе между ними двумя формируется первичная динамика. Однако открытие общей консервативной природы, свидетельствующее против дуалистической концепции, придает поздней теории Фрейда неопределенность и глубину, делая ее одним из величайших интеллектуальных предприятий в человеческой науке. Теперь заглушить поиск общего источника двух основополагающих инстинктов становится невозможно. Как указал Фенихель [28] Zur Kxitik des Todestriebes // Imago, XXI (1935), 463. См. перевод: A Critique of the Death Instict // Collected Papers. New York: W.W. Norton, 1953, pp. 363–372. — Примеч. авт. , Фрейд сам сделал решающий шаг в этом направлении, предположив существование подвижной энергии, которая нейтральна в себе, но способна объединиться с эротическими или деструктивными побуждениями — с инстинктом жизни или смерти. Никогда прежде смерть не включалась столь последовательно в сущность жизни; но и никогда прежде она не приближалась так близко к Эросу. Фенихель ставит важнейший вопрос о том, не является ли антитеза Эроса и влечения к смерти «результатом дифференциации первоначально общего корня». По его мнению, феномены, вместе составляющие инстинкт смерти, могут рассматриваться как выражение принципа, «значимого для всех инстинктов», принципа, который в ходе развития «мог быть преобразован внешними воздействиями» [29] The Psychoanalytic Theory of Neurosis. New York: W.W. Norton, 1945, p. 59. — Примеч. авт. . Более того, если в «навязчивой регрессии» проявляется стремление органической жизни в целом к полному покою и если принцип удовольствия основывается на принципе нирваны, необходимость смерти предстает в совершенно новом свете. Деструктивность влечения к смерти — не самоцель, но путь к освобождению от напряжения, бессознательное бегство от боли и недостатка, выражение бесконечной борьбы против страдания и подавления. Кажется также, что воздействие влияющих на эту борьбу исторических изменений испытывает сам инстинкт смерти. Продолжить объяснение исторического характера инстинктов можно, только рассмотрев их в контексте новой концепции человека, соответствующей последнему варианту теории влечений Фрейда.

Основные «слои» психической структуры теперь обозначаются как «Оно», «Я» и «Сверх-Я». Наиболее глубоким, древнейшим и обширнейшим из них является «Оно», область бессознательного и первичных инстинктов. «Оно» свободно от форм и принципов, конституирующих сознательного, социального индивида, от воздействия времени и противоречий. Ему «не знакомы никакие оценки, никакое добро и зло, никакая мораль» [30] Продолжение лекций по введению в психоанализ // Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции. М., 1991, с. 346. — Примеч. авт. , ни установка на самосохранение [31] An Outline of Psychoanalysis, p. 19. — Примеч. авт. . Все, к чему стремится «Оно», — это удовлетворение инстинктивных потребностей в соответствии с принципом удовольствия [32] Продолжение лекций по введению в психоанализ, с. 345. — Примеч. авт. .

Под влиянием внешнего мира (окружающей среды) часть «Оно», снабженная органами восприятия и защиты от раздражения, постепенно развилась в «Я», ставшее «посредником» между «Оно» и внешним миром. Восприятие и сознание — только небольшая и «самая поверхностная» часть «Я», ближайшая топографически к внешней реальности. Но благодаря способностям этих орудий («перцептуально-сознающая система») наблюдать, испытывать, снимать и сохранять «верную картину» действительности «Я» сохраняет свое существование, приспосабливаясь к действительности и изменяя ее в своих интересах. Таким образом, задача «Я» — «представлять его (внешний мир) перед „Оно“ для блага „Оно“, которое в слепом стремлении к удовлетворению влечений, не считаясь с этой сверхсильной внешней властью, не смогло бы избежать уничтожения» [33] Там же, с. 346. — Примеч. авт. . Выполняя эту главную свою функцию, «Я» координирует, изменяет, организует и контролирует инстинктивные импульсы «Оно» так, чтобы уменьшить количество конфликтов с действительностью, т. е. подавить несовместимые с ней импульсы, а иные «примирить» с ней путем отсрочивания и отвлечения их удовлетворения, изменения объекта и способа удовлетворения, слияния их с другими импульсами и т. д. Это означает, что «Я» «ниспровергает принцип удовольствия, имеющий непререкаемую власть над процессами в „Оно“, и замещает его принципом реальности, обещающим большую безопасность и больший успех».

Несмотря на важность своих функций, обеспечивающих удовлетворение инстинктов организма, который иначе бы почти наверняка был уничтожен или уничтожил себя, «Я» сохраняет свою характеристику «отростка» «Оно». По отношению к «Оно» процессы «Я» остаются вторичными процессами. Пожалуй, более всего проливает свет на зависимость функции «Я» раннее высказывание Фрейда о том, что мышление в целом «есть только окольный путь от Воспоминания об удовлетворении… к подобному сохранению того же воспоминания, которое должно быть пережито еще раз посредством моторного опыта» [34] The Interpretation of Dreams, p. 535. Позднее с развитием психоанализа роль «Я» стала рассматриваться как более «положительная» при акцентировании его «синтетической» и «интегративной» функций. О важности этого смещения акцента см. Эпилог. — Примеч. авт. . Воспоминание об удовлетворении стоит у истока мышления как такового, скрытой движущей силой которого является побуждение вновь пережить прошлое удовлетворение. Так как принцип реальности превращает этот процесс в бесконечную серию «окольных переходов», «Я» переживает действительность как преимущественно враждебную, и его позиция сводится преимущественно к «защите». Но, с другой стороны, поскольку реальность посредством этих окольных путей способствует удовлетворению (хотя и «видоизмененному»), «Я» вынуждено отвергнуть те побуждения, удовлетворение которых привело бы к уничтожению его жизни. Таким образом, «Я» защищается на два фронта.

В ходе развития «Я» появляется другая психическая «инстанция» — Сверх-Я. Оно возникает из долгой зависимости ребенка от своих родителей, и родительское влияние остается его ядром. Впоследствии, восприняв множество общественных и культурных воздействий, «Сверх-Я» сгущается в могучего представителя утвердившейся морали и того, «что принято называть „высшими“ ценностями человеческой жизни». Теперь те «внешние ограничения», которые сначала налагались на индивида родителями, а затем другими социальными инстанциями, интроецируются в «Я» и становятся его сознанием. С этого времени душевная жизнь наполняется чувством вины — потребностью в наказании, проистекающей от нарушений или желания нарушить эти ограничения (в особенности в Эдиповой ситуации), «…обычно „Я“ приступает к вытеснениям по заданию и поручению своего „Сверх-Я“…» [35] «Я» и «Оно», с. 386. — Примеч. авт. . Однако скоро вытеснение, как и большая часть чувства вины, становится бессознательным, иначе говоря, автоматическим.