Огюст Конт - Дух позитивной философии

53. Итак, именно во имя нравственности нужно отныне горячо работать для доставления, наконец, всеобщего преобладания положительному мышлению, дабы заменить устаревшую систему, которая — то бессильная, то возмущающая — требует все большего и большего подавления мысли для поддержания неизменного морального порядка. Новая философия единственно может установить теперь относительно наших различных потребностей глубокие и деятельные убеждения, действительно способные сдерживать натиск страстей. Согласно ее воззрениям на человечество, неопровержимые доказательства, опирающиеся на огромный опыт, которым обладает теперь наш род, точно определяет прямое или косвенное, частное или общественное действительное влияние, свойственное каждому поступку, каждой привычке и каждой наклонности или чувству; отсюда естественно будут вытекать, как неизбежные следствия, правила поведения, как общие, и специальные, и эти правила будут наиболее ответствовать всеобщему порядку и, следовательно, необходимо окажутся наиболее благоприятными для личного счастья. Не взирая на крайнюю трудность этого великого предмета, я осмеливаюсь утверждать, что, рассматривая его надлежащим образом, можно прийти в этой области к заключениям столь же достоверным, как выводы геометрии. Нельзя конечно, надеяться сделать когда-нибудь доступными всем умам эти положительные доказательства многих нравственных правил, предназначенных, однако, для обыденной жизни, но так уже обстоит дело относительно различных математических предписаний; последние, тем не менее, применяются без колебания в наиболее трудных случаях, когда, например, наши моряки ежедневно рискуют жизнью, доверяясь астрономическим теориям, которых они совершенно не понимают; почему с подобным доверием нельзя было бы относиться и к более нужным понятиям? Не подлежит, сверх того, сомнению, что нормальное существование такого порядка требует в каждом случае, помимо могучего побуждения, естественно вытекающего из общественных предрассудков, — также систематического вмешательства то пассивной, то активной духовной власти, назначенной энергично напоминать основные правила и мудро руководить их применением (эту сторону вопроса я специально объяснил в вышеуказанном сочинении). Выполняя, таким образом, великую социальную функцию, которою католицизм уже не занимается более, эта новая моральная власть тщательно использует счастливую способность положительной философии стихийно впитывать в себя мудрость любого предшествовавшего строя мысли, согласно обычной тенденции положительного мышления по отношению ко всякому предмету. Когда новейшая философия безвозвратно изгнала астрологические принципы, она не менее заботливо сохранила все истинные понятия, полученные при их господстве; точно то же происходило в химии по отношению к алхимии.

54. Не имея здесь возможности заняться моральной оценкой положительной философии, я должен, однако, отметить неизменную тенденцию, непосредственно вытекающую из ее собственного построения, как научного, так и логического, возбуждать и укреплять чувство обязанности, выдвигая всегда идею целого, с которой такое чувство естественно связано. Этот новый образ мышления сам собою устраняет то роковое противоречие между интеллектуальными и нравственными потребностями, которое, начиная с конца средних веков, дает себя все более и более чувствовать. Отныне, напротив, все реальные умозрения, надлежащим образом систематизированные, будут беспрерывно содействовать тому, чтобы, поскольку это возможно, доставить всеобщее преобладание морали, так как социальная точка зрения необходимо станет научной связью и логическим регулятором всех других положительных взглядов. Невозможно предложить, чтобы такое согласование, легко и просто развивая идеи порядка и гармонии всегда применительно к человечеству, не стремилось коренным образом изменить нравы не только людей избранных, но и широких масс, которые должны будут, благодаря надлежащей системе всеобщего образования, более или менее участвовать в этом великом перерождении.

55. Более глубокое и более личное рассмотрение, одновременно практическое и теоретическое, рисует нам положительное мышление единственно способным по своей природе непосредственно развивать социальное чувство, являющееся первым необходимым основанием всякой здоровой морали. Старый строй идей мог побуждать к нравственности только с помощью тяжелых косвенных средств, реальный успех которых должен был быть, в виду, по существу личной, тенденции этой философии, весьма несовершенным, когда мудрость духовенства не сдерживала ее стихийного влияния. Эта необходимость теперь признана, по крайней мере эмпирически, касательно метафизического мышления в собственном смысле слова, которое в области морали никогда не могло привести ни к какой другой действительной теории, кроме гибельной системы эгоизма, столь обычной теперь вопреки множеству противоположных разглагольствований: даже онтологические секты, которые серьезно протестовали против подобного заблуждения, в конце концов заменили его смутными или несвязными понятиями, неспособными иметь какое-либо практическое значение.

Столь печальная и, однако, столь постоянная тенденция должна корениться гораздо глубже, чем это обыкновенно предполагают. Она в самом деле обусловлена неизбежно личным характером этой философии, которая, ограничиваясь всегда рассматриванием индивида, никогда не могла реально охватить изучение рода, в силу неминуемого следствия, вытекающего из ее неосновательного логического принципа, который, по существу, сводится к вдохновению в собственном смысле слова очевидно исключающему возможность всякого коллективного применения. Ее обычные формулы являются только наивным выражением ее основного духа; для каждого из ее последователей господствующей, мыслью неизменно является мысль о собственном я; всякие другие существования, даже человеческие, неясно выражаются одной отрицательной концепцией — и их неопределенное целое составляет не-я; понятие мы не может находить в ней никакого посредственного и обособленно отведенного ему места. Но, исследуя этот предмет еще глубже, приходится признать, что в этом, как и во всяком другом, отношении метафизика и догматически, и исторически оказывается в преемственной связи с самой теологией, лишь разрушительное видоизменение которой она всегда могла составлять. В самом деле, эта черта неизменного эгоизма преимущественно принадлежит в более сильной степени теологической мысли, всегда занятой у каждого верующего по существу личными интересами, огромное преобладание которых неизбежно поглощает всякое другое соображение, и даже наивысшая преданность не могла бы здесь внушать истинное самоотвержение, справедливо рассматриваемое тогда как опасное заблуждение.