Александр Богданов - Эмпириомонизм

Область отношений «собственности» послужит для нас другим примером идеологической лестницы как ряда ступеней социально-организующего процесса.

Первично-организующими формами являются здесь те, сумма которых образует «фактическое распределение собственности» в данном обществе. Первоначально «собственность» есть только факт , а не «право»; это не что иное, как постоянное отношение определенного лица или группы к определенным объектам внешней природы в социально-трудовом процессе. Развитие «организующей нормы» в схеме можно представить следующим образом. Данное лицо или группа или родовая община обрабатывает данное пространство земли, занимая его без всяких «юридических» оснований, просто потому, что надо добывать средства к жизни, земля имеется налицо и никем не занята. Тут еще нет ничего «идеологического», а только — технический процесс, его деятель — человек и его объект — природа. Но когда, благодаря размножению людей, возникает абсолютное перенаселение и земельная теснота, когда уже нет возможности для каждого найти незанятый участок, достаточный для его пропитания, тогда возникают «трудовые противоречия», захваты земли, уже обрабатываемой другими людьми (или общинами), ограбление и т. п. Тогда, как организующая форма, устраняющая эти противоречия, возникает «право» собственности данного лица или общины на данный участок земли. Социально-психологическое содержание этого права заключается в признании другими людьми исключительного трудового отношения данного лица или общины к данному участку и в готовности воспрепятствовать всякому действию со стороны кого бы то ни было, стоящему в противоречии с этим исключительным соотношением. Как видим, это уже «идеологический» факт, а «организующее» его значение для трудовой системы ясно без доказательств.

Для нас совершенно не важно, насколько приведенная схема соответствует историческому началу права собственности — по всей вероятности, собственность на оружие, орудия, стада и т. п. развилась раньше земельной, — но схема эта рисует вполне точно жизненный смысл зарождения собственности и связь ее с техническим социальным процессом.

Возникшие таким образом первично организующие отношения собственности отнюдь еще не представляют собой «правового принципа»; это только пока еще идеологические элементы собственности: общине А «принадлежит» такое-то пространство земли, которое она обрабатывает, семейству В — такое-то стадо, которое им воспитано, лицу С — такое-то орудие, которое им сделано, и т. п. Но с усложнением общественной жизни эти элементарные формы оказываются недостаточными и даже сталкиваются между собою в возникающих вновь жизненных противоречиях; например, стадо, принадлежащее В, оказывается пасущимся на поле, принадлежащем А, который и пытается присвоить стадо себе, как все находящееся на его поле; орудие, принадлежащее С, оказывается сделанным из сломанного рога быка, принадлежащего к стаду В, что опять подает повод к конфликту и т. д. Тогда возникают обычно правовые «нормы собственности», организующие приспособления уже высшего порядка, которыми регулируются первичные элементы собственности. Эти нормы также еще далеко не универсального характера и очень далеки от «священного принципа собственности», охватывающего всю социальную организацию. Они примерно такого характера: «земля принадлежит тому, кто ее впервые стал обрабатывать, а также и все, что из нее вырастает, но не то, что случайно попадает на нее»; «орудие принадлежит тому, кто его сделал, но орудие, сделанное из заведомо чужого, неправильно присвоенного материала, должно быть отдано владельцу этого материала» и т. п.

Дальнейшее развитие создает потребность в организующих нормах еще высшего порядка, которые и вырабатываются с течением времени; и цепь продолжается вплоть до какого-нибудь последнего, всеобъемлющего принципа. В праве «обычном» этот процесс не достигает полной законченности, и самые его нормы не отличаются высшей степенью выработанности и отчетливости. Но все это достигается в системе «права формального», например в писаных законах. Отношение обеих систем права до известной степени аналогично отношению обыденного мышления и научного познания, до известной степени, но не вполне. Анализировать ближе их связь здесь, однако, не приходится — для выяснения основной мысли наших иллюстраций сказанного достаточно [166].

Итак, по мере возникновения приспособлений различного типа, в силу их взаимных противоречий или недостатка связи между ними, возникает также потребность в организующих формах высшего порядка, которые и вырабатываются социальным подбором. В результате получаются восходящие идеологические цепи, обыкновенно переплетающиеся между собою.

Общий генезис идеологических и технических форм в большинстве случаев имеет свою исходную точку так далеко от нас в прошлом, что мы принуждены искать его не в исторических данных, хотя бы самого отдаленного прошлого, а косвенным путем, в дедуктивно-аналитическом исследовании. Этой отдаленностью общего начала и объясняется господствующее в обыденном мышлении, а также и в более близкой к нему официальной науке и философии противопоставление «материальных» и «идеальных» элементов социальной жизни, как разделенных toto coelo, как различных качественно.

Когда мы говорили: противоречия технических комплексов, их взаимная неприспособленность порождают потребность в организующих идеологических формах и развитие создает таковые, то вопрос о непосредственном, конкретном материале, из которого развитие их создает, приобретает особенное значение для убедительности эмпириомонистической концепции. Мы могли бы, правда, ограничиться сделанным выше общим указанием на отсутствие качественных различий в самом составе форм того и другого рода. Но это соображение не обладает той наглядностью, которая всего быстрее и вернее уничтожает сомнения. Смешно было бы, например, отстаивать абсолютное различие между организующим аппаратом нервной системы и другими органами, если эмбриология позволяет проследить развитие нервной системы из клеток той же эктодермы, от которой происходят многие органы с самыми «техническими» функциями. Но социальное развитие, к сожалению, не настолько ясно воспроизводится в индивидуальном, насколько биологическое-видовое; и потому здесь для «высшего» и даже «трансцендентного» происхождения идеологии остается больше простора.

На тех самых иллюстрациях, которыми мы воспользовались для наглядного изображения идеологических лестниц, я попытаюсь конкретнее представить и самое возникновение «идеологической ткани» из «ткани технической».