Александр Богданов - Эмпириомонизм

Прежде всего, если в нашем опыте при наличности переживаний не всегда удается констатировать жизнеразности, то действительно ли это обусловливается только недостатками методов исследования, и не может ли это, по крайней мере в некоторых случаях, зависеть просто от того, что жизнеразности вовсе нет? Вообще, можно ли считать доказанным, что полное равновесие системы сопровождается психическим безразличием, отсутствием переживаний? Считать это абсолютно доказанным при современном состоянии науки, разумеется, нельзя; но очень многие факты опыта говорят определенно в пользу этого и против всякого иного допущения.

В пределах существующего материала наблюдений можно считать установленным, что слабым жизнеразностям соответствуют и слабые переживания; что с уменьшением первых падает и интенсивность вторых; судя по этому, сведение к нулю первых должно означать и прекращение вторых. Это особенно очевидно в тех случаях, когда причины, порождающие жизнеразность, легко поддаются объективному наблюдению и даже измерению, например в случае внешних раздражений, воспринимаемых органами чувств. Как ни сложна зависимость между раздражением и соответственным ощущением, но приближение к нулю первой величины означает приближение к нулю и второй, отсутствие жизнеразностей данного типа соединяется с отсутствием соответственных переживаний [25]. Затем, когда из жизни организма исключаются возбуждающие причины известного рода жизнеразностей, то устраняются не только переживания, ближайшим образом вызываемые этими причинами, но мало-помалу исчезают и те, которые косвенно обусловливаются ими. Если, например, человек ослепнет, т. е. если будет прегражден путь световым раздражениям, то прекращаются сначала зрительные восприятия, и это соответствует устранению жизнеразностей, получаемых от сетчатки. Но зрительные представления временно сохраняются, очевидно, именно потому, что в оптических центрах, еще сохранивших известную неустойчивость равновесия, продолжают возникать жизнеразности отраженные — вызываемые влиянием других центров, а также колебаниями тонуса кровеносной системы — системы питания. С течением времени, однако, вследствие отсутствия специфических раздражений, в зрительных центрах должно сложиться относительно прочное, устойчивое равновесие, жизнеразности прежнего типа должны исчезнуть, — и соответственно этому утрачиваются последние остатки зрительных переживаний.

Против возможности переживаний при отсутствии жизнеразностей центрального аппарата говорят также очень важные биологические соображения. С точки зрения современной биологии психические переживания представляют систему приспособления ; между тем при «идеальном» равновесии центрального аппарата он является «идеально» приспособленным (для этого момента), ему не к чему приспособляться, и психическая деятельность излишня. Вообще, при современном состоянии биологии и психологии вряд ли кто-нибудь даже и станет особенно защищать идею возможности психических переживаний, не связанных с колебаниями в физиологической жизни нервной системы. Поэтому гораздо важнее для нас другая сторона вопроса.

Существует очень много случаев, когда мы с уверенностью можем принять наличность в нашей нервной системе определенных жизнеразностей, и в то же время в психическом опыте соответственных переживаний не оказывается. Таковы, например, все жизнеразности, выступающие во время глубокого сна, наркоза и т. п. состояний. В бодрственном состоянии нередко тоже, особенно при сильной концентрации внимания на одной мысли или объекте, остаются «незамеченными», т. е. вне психического опыта, многие внешние воздействия, которые достаточно сильны, чтобы дойти до мозга и вызвать там жизнеразность. Иногда бывает даже так, что человек, который «сильно задумался», целесообразно реагирует на внешнее влияние, совершенно «не сознавая» этого, например поправляет беспорядок своего костюма, отодвигается от открытого окна, «сам не замечая» своих действий. Здесь уже имеется не только жизнеразность, но на ее почве и «высказывание», однако связанных с нею переживаний в поле психического опыта нет. Все подобные факты приводят, по-видимому, к вполне определенному выводу: жизнеразности не всегда связаны со соответственными переживаниями. Если остановиться на этом выводе, то опять теряется возможность обобщающего, стройного, словом — монистического описания жизни в ее психических и физических проявлениях.

Для решения вопроса необходима критика психического опыта, т. е. выяснение границ психического опыта и его объективного познавательного значения.

Мир психического опыта личности представляет из себя очень сложную, но связанную систему переживаний. Каждое из них более или менее прочно объединяется с другими так называемой «ассоциативной» связью, и лишь в этой связи является частью психического опыта. То, что вне ее, вне психического опыта; то, что выпало из ее рамок, выпало из рамок психического опыта. Таковы бесчисленные «забытые» переживания, когда-то входившие в данную систему, но утратившие свою связь с нею. Человек сам ничего о них не знал бы, если бы они снова, уже косвенным путем, не вводились в сферу его опыта: высказывания других людей сообщают ему о его прежних высказываниях, с которыми необходимо должны были соединяться соответственные психические переживания. Так узнает человек, например, о большей части своих переживаний, относящихся к первым годам его жизни.

Как видим, границы психического опыта совпадают с границами той определенной связи переживаний, которую психологи называют «связью ассоциаций». Связь эта отнюдь не является постоянной и однородной во всех частях системы опыта, а выступает в самых различных степенях устойчивости и прочности. Есть комплексы переживаний, настолько прочно связанные со всеми остальными, что их разрушение или выпадение сразу дезорганизует всю систему; таков сложный комплекс органических ощущений, воспоминаний, стремлений, называемый «я». Есть другие комплексы, соединение которых с остальными не так прочно и не так существенно для сохранения системы, но которые фактически неопределенно долго в ней сохраняются, время от времени всплывая при самых различных обстоятельствах; они-то главным образом и составляют то, что в обыкновенной речи называют «жизненным опытом» человека (в психологии — область «привычных ассоциаций»). Есть далее такие комплексы, связь которых с остальной системой слаба и мимолетна; они возникают, несколько раз всплывают в поле сознания и затем исчезают без следа, заполняя собою громадную область пережитого — забытого. Есть еще иного рода переживания, соединение которых с системой опыта до того непрочно и неуловимо, что они только на момент входят в поле психической жизни и совсем не попадают в область памяти — даже на время, — так что констатируются вообще только косвенным путем. И это, как увидим, еще не предел; но прежде чем идти дальше, остановимся немного на этой группе переживаний.