Владислав Бугера - Сущность человека

«Увы, уроки истории далеко не всегда усваиваются народами (!!! — В. Б.). В моменты тяжких кризисов миллионы людей снова и снова начинают верить в невозможное (да как сказать… Из того, что первый блин вышел комом, вовсе не следует, что надо вообще прекратить печь блины. — В. Б.). В отличие от рыночно-демократической утопии иллюзия коммунистической социальной демократии может получить массовую опору. В этом смысле не совершенно безнадежны позиции таких, пока что слабых и маргинальных образований, как Социалистическая партия трудящихся, Партия самоуправления трудящихся (для буржуазных „социологов рабочего движения“ страшнее абсолютно безобидных для буржуазии СПТ и ПСТ зверя нет. — В. Б.), левосоциалистические экстремисты в профсоюзах и компартии (это каких таких „левосоциалистических экстремистов“ раскопали они в ФНПР, „Защите“ и КПРФ?! — В. Б.).

…Коммунизм — это такая утопия, которая на практике всегда становится тоталитарной тиранией, но которая содержит в себе огромный заряд привлекательности. Поэтому попытки его осуществления могут повторяться опять и опять. Тут стоит говорить о своего рода возвратной утопии.

Хочется думать, что „перекормленность“ российского общества десятилетиями официальной коммунистической пропаганды дает некоторую надежду хотя бы на ближайшее будущее (Всего-навсего! — В. Б.). Быть может, если не сознательное понимание исторических закономерностей, то инстинктивное отвращение к столь памятному лицемерию прошлого позволит нам, по крайней мере, в непосредственной перспективе устоять перед соблазном соединять несоединимое — социально-политическую демократию и огосударствленную экономику» [141, т. 1, c. 85–86].

Нам придется огорчить авторов послужившего неплохим подспорьем для нашей работы двухтомного исследования: указанная ими причина для «некоторой надежды хотя бы на ближайшее будущее» является несостоятельной. Выросло новое поколение, которое абсолютно не помнит по собственному опыту «лицемерие прошлого», а равным образом не помнит прошлых неудач и поражений. Те, кому сейчас 18 лет, не видели доперестроечные времена и не запомнили времена перестроечные. Лицемерие «советских» времен для них такое же смутное предание, каким для людей брежневской эпохи было лицемерие царской России.

Зато молодежи прекрасно известно лицемерие настоящего. Подобно тому, как у французской малоимущей молодежи ответом на лицемерие режима Реставрации были бонапартистский миф и миф якобинский, ответом на лицемерие российской Реставрации стал миф сталинистский и, по мере того, как Сталин в качестве великого русского патриота поднимается на щит путинским режимом, станет миф большевистский .

Революционное движение пролетариата не нуждается в мифах. Большевики сделали свое дело — обеспечили победу неоазиатского строя в России; задачей новых революционеров будет уничтожить продукт разложения неоазиатского строя, изначально гнилой монополистический капитализм. Новые революционеры будут учиться на опыте, победах и просчетах большевиков, но пойдут дальше них. Однако речь сейчас не о том…

В ельцинскую эпоху «беспорядочного грабежа» преобладающим официальным лицемерием было лицемерие «демократическое» и либеральное. В т. ч. и поэтому (хотя не только поэтому) у недовольных официальным лицемерием представителей низов доминировали державнически — патриотические настроения. В путинскую эпоху «грабительского порядка» господствующим стало державно — патриотическое лицемерие, и чем больше власти будут бить в патриотические барабаны, славить «единую Россию», и чем больше российское государство будет обнаруживать свой грабительский характер, тем сильнее будут расти в массах антигосударственные и антипатриотические настроения …

Эксплуататорский строй при прочих равных условиях тем более крепок, чем больше он способен перетягивать в лагерь эксплуататоров самых энергичных и инициативных людей из лагеря эксплуатируемых.

В начале 1990-х годов русский капитализм проявлял такую способность. Самые энергичные и беззастенчивые выходцы из низов могли податься в бандиты или в торговцы, и, при наличии везения, подняться наверх. Сейчас ситуация изменилась до такой степени, что ее изменение заметили журналисты из разных и даже конкурирующих буржуазных политических течений.

«Гражданской войны в России не случилось только потому, что изрядное число пассионариев политическим действиям предпочло бандитизм… При всей своей монструозности и хаотичности Система образца начала 90-х была более жизнеспособна, чем нынешняя, поскольку… в ней имелись места для пассионариев. Нынешняя, уверовав в свою железобетонность, таковых не предусматривает… Сегодня шлюзы закрыты. А значит, у Революции есть еще один шанс…» [цит. по: 233, с. 282].

По данному вопросу с фашистской «Лимонкой» согласен известный либеральный журналист Л. Радзиховский:

«Против чего дружат эти неумытые революционеры? Не против Путина, не против банков, не против Америки, не против „черных“, не против „жидов“, не против интеллигентов… Это все семечки, детали. Они — против той жизни, которая против них. У них все время по усам течет — а в рот им ни черта не попадает. И они знают — никогда и ни за что не попадет…

Такая зависть, такое унижение, такое попранное чувство справедливости — все это было динамитом всех классических революций. Когда раздался первый рык нового русского капитализма, казалось, что уж новой революции у нас не будет — „проклятьем заклейменные“ ушли в „братья-1“ или в мелочную торговлю. „Красные гвоздики“ остались в петлице карденовского костюма г-на Зюганова и в трясущихся руках анпиловских „комсомолок 20-х годов“. Но сейчас, похоже, что-то может измениться.

Русский капитализм, не успев развернуться, впал в социальный застой. Перспективы „пацанов“ стали совсем узкими. Те „пацаны“, кому было 16–18 лет в 1990-93 гг., или перебиты, или стали „бизнесменами“, но на рабочих окраинах подросли новые, из Чечни возвращаются те, кого научили воевать, — а капитализм-то, увы, не расширяется. Новые толпы — в отличие от начала 1990-х годов — пролезть в игольное ушко российского капитализма не могут. Желающих „приподняться“ куда больше, чем свободных мест — вкусные места заняты, новые появляются очень нечасто.

Низы не хотят жить по-старому, а верхи не могут предоставить им возможность жить по-новому. Нет, это — не революционная ситуация. Но она не революционна только потому, что нет революционеров. Динамита революции становится все больше — спичек нет и поджигателей не видно. Пока не видно» [544].