Реми Хесс - 25 ключевых книг по философии

После смерти Минстера Кьеркегор публикует в нескольких номерах журнала Мгновение, который он тогда издавал, серию статей против церкви, предпочитающей мирскую славу мученичеству и даже не осознающей той пропасти, что отделяет ее от христианского идеала.

«В этих номерах разрыв между христианином и христианством, статус лютеранской церкви и всевластие ее священников разоблачаются в чрезвычайно резком тоне, с использованием некоторых приемов атеистической критики: представление о христианстве как о чем-то мягком и безобидном, не принимающем непосредственного участия в светской жизни, называется самой гнусной ложью священников» (О. Коли).

Кьеркегор умер 1 ноября 1955 года, во время подготовки десятого номера Мгновения, который так и не вышел в свет.

Книга Понятие страха изложена в форме трактата. В ней исследуются психологические предпосылки возможности совершения человеком греха. Ранее Кьеркегор уже ставил вопрос о грехе в своих Философских крохах (1844).

Всякая научная проблема должна рассматриваться в рамках той или иной конкретной дисциплины. Какая же наука изучает грех? Это явно не классическая философия, «чьей сущностью остается имманентность, или, в греческих терминах, воспоминание». Поэтому Кьеркегор обращается к так называемой «второй философии», сущность которой — «трансцендентность, или повторение». В действительности же «грех по сути своей вообще не принадлежит какой-либо науке». Догматика выдвигает лишь само понятие греха, не исследуя то, каким образом человек его переживает. Пережитое учитывает только этика, возлагающая на человека определенные обязанности. Догматика выявляет идею греха, а психология изучает его реальное воплощение. Иначе говоря, психология занимается не возможностью греха, а его действительностью:

«Как только грех действительно полагается, на этом месте тут же появляется этика, которая следует за каждым его шагом. — Этику не заботит, как возник грех, за исключением того, что ей совершенно ясно, что грех вошел в мир как грех. Но еще меньше, чем о возникновении греха, этика беспокоится о скрытой эволюции возможности греха».

«Стало быть, понятие греха по сути не принадлежит никакой науке, и только вторая этика может рассматривать его проявления, хотя и не возникновение. Начни же его рассматривать какая-либо иная наука, это понятие окажется искаженным».

I. Страх как предпосылка первородного (по-датски: н аследственного) греха и как то, что разъясняет первородный грех вспять, в направлении его истоков

Всякий индивид есть часть человеческого рода. Он связан с ним теснейшими узами, подобно тому, как и род тесно связан с каждым индивидом:

«Совершенство в себе самом — это совершенное участие в целом. Ни один индивид не может быть безразличен к истории рода, точно так же, как и род небезразличен к истории какого бы то ни было индивида».

Это утверждение полностью справедливо и по отношению к Адаму, который был первым представителем человеческого рода: «Он одновременно является собою самим иродом. А значит, то, что разъясняет Адама, разъясняет также ирод, и наоборот», Грех Адама качественно ничем не отличается от первого греха любого человека.

«Через первый грех в мир вошла греховность. Ни о каком позднейшем человеке никак нельзя сказать, что через его первый грех в мир вошла греховность, а между тем она входит в мир через него совершенно таким же образом… греховность пребывает в мире лишь постольку, поскольку она входит через грех».

Первому греху предшествует невинность.

«Невинность — это не что-то подобное непосредственному, не что-то, что должно быть снято, чьим определением является то, что оно должно быть снято, нечто-то, что по сути вообще не присутствует здесь, но она сама, будучи снятой, становится впервые через то и впервые тогда, когда она была прежде, чем быть снятой, и теперь вот снимается»,

Род человеческий количественно накапливает грехи. Но с экзистенциальной точки зрения, «невинность всегда теряется только через качественный прыжок индивида», то есть когда он совершает свой первый грех и, следовательно, теряет свою невинность.

Кьеркегор считает, что первородный грех нельзя объяснить через понятие грехопадения. Он переходит к рассуждению о страхе, сопутствующем невинности. Страх — это «симпатическая антипатия и антипатическая симпатия», это чувство, овладевающее человеком, когда в нем зарождается догадка о существовании некой силы, обладающей совершенно неведомыми возможностями.

«Такой страх столь сущностно свойствен ребенку, что тот вовсе не хочет его лишиться; даже если он и страшит ребенка, он тут же опутывает его своим сладким устрашением. И во всех народах, где детскость сохранилась как грезы духа, этот страх есть; и чем он глубже, тем глубже сам народ».

Человек может лишь свободно оставаться тем, что он есть: синтезом души и тела, которые дух, — а этой есть настоящее его «я» — полагает в действительность:

«Человек есть синтез душевного и телесного. Однако такой синтез немыслим, если эти два начала не соединяются в чем-то третьем. Это третье есть дух».

Страх к тому же есть невинность и неведение. Следовательно, страх — это предварительное условие первородного греха и средство объяснить его происхождение, идя от противного:

«Страх — это не определение необходимости, но он также и не определение свободы, страх есть скованная свобода, когда свобода не свободна в самой себе, но скована — и не в необходимости, но в себе самой… Если грех пришел в мир необходимо (что является противоречием), значит, нет никакого страха. Если грех вошел в мир через акт абстрактной свободной воли… страха опять-таки нет. Стремиться объяснить приход греха в мир логически — это глупость».

И с объективной, и с субъективной точек зрения страх количественно возрастает в роде человеческом, как следствие и причина качественного скачка, в котором каждый человек грешит свободно и представляет, таким образом, одновременно самого себя и род.

II. Страх, рассматриваемый в прогрессии первородного греха

«Страх — это головокружение свободы, которое возникает, когда дух стремится полагать синтез, а свобода заглядывает вниз, в свою собственную возможность, хватаясь за конечное, чтобы удержаться на краю. В этом головокружении свобода рушится».

В самом деле, когда в своем головокружении неустойчивая свобода предоставляет «я» возможность совершить качественный скачок («прыжок, который не объяснила и не может объяснить ни одна наука») , то «я» полагается как грешник, то есть как неоправданная действительность: