Славой Жижек - О насилии

Но, возможно, обращение к Канту помогает найти решение: в соответствии с кантовской идеей негативного использования разума как единственного легитимного способа его использования, когда мы имеем дело с ноуменальными объектами, нам следует ограничиться только таким негативным подходом. Нужно, чтобы о холокосте можно было говорить только в негативном ключе, чтобы к нему нельзя было обращаться для оправдания/легитимации любых политических мер. Упоминать о нем можно только для делегитимации (некоторых из) таких мер, для накладывания ограничений на наши политические действия: обращение к нему оправданно при осуждении действий, выказывающих самонадеянность (hubris), наивысшим выражением которой был холокост.

Что если подлинной карикатурой на ислам служат сами яростные антидатские демонстрации, преподносящие ислам в смехотворном виде, в точном соответствии с западными клише? Главная ирония, конечно, в том, что возмущение мусульманских толп было направлено против той самой Европы, которую жесткие антиисламисты вроде скандально известной Орианы Фаллачи, скончавшейся в сентябре 2006 года, считали слишком терпимой к исламу и уже капитулировавшей перед ним; а в самой Европе — против Дании, которая является частью той самой модели толерантности, чьим олицетворением выступает Скандинавия. Эта констелляция полностью воспроизводит парадокс Сверх-Я: чем больше ты подчиняешься тому, что требуют от тебя другие, тем тяжелее твоя вина. Выглядит так, словно чем терпимее вы относитесь к исламу, тем сильнее он будет давить на вас…

Ориана Фаллачи была нетерпимой женщиной, которая служила симптомом терпимых мужчин. В книгах, написанных ею в последние годы 7 , она нарушала два главных правила: ее письмо было страстным и полностью ангажированным; она целиком пренебрегала политкорректной мантрой уважения к Другому. Она утверждала, что идущая война с террором была не столкновением цивилизаций, а столкновением между цивилизацией и варварством. Врагом было не политическое злоупотребление исламом, а сам ислам. Внутренней опасностью было стремление к поиску компромиссов, распространенное в Европе. Ее идея заключалась в том, что Европа уже духовно капитулировала: Европа считает себя провинцией ислама, она боится отстаивать свое культурное и политическое своеобразие. Фаллачи постоянно обращает внимание на асимметрию толерантности: Европа все время извиняется, поддерживает строительство новых мечетей, призывает относиться к мусульманам с уважением и т. д. Между тем в некоторых мусульманских странах само обращение из ислама в христианство наказывается смертью. Возможно, книги Фаллачи были маргинализированы и воспринимались как недопустимые именно из-за категоричности ее позиции: после всякого громкого призыва сплотиться против фундаменталистской угрозы Буш, Блэр и даже Шарон никогда не забывают сделать оговорку, что ислам — это великая религия любви и толерантности, не имеющая никакого отношения к отвратительным террористическим актам, совершаемым от ее имени.

Фаллачи была просвещенной либеральной атеисткой, а не христианской фундаменталисткой, и видеть в ее последних книгах вспышку истеричной расистской реакции — большое упрощение. Ее необычайный ранний успех превратил ее в некий «неприкасаемый» экскрементальный объект: само замешательство, которое она вызвала у мультикультуралистских либералов, свидетельствовало, что она задела больное место либерализма, нечто «подавленное» в нем самом.

Но ошибка Фаллачи заключалась в том, что она принимала мультикультуралистское услужливое «уважение» мусульманского Другого всерьез. Она не в состоянии была увидеть, что это «уважение» было подделкой, выражением скрытого и покровительственного расизма. Иными словами, Фаллачи не просто выступала против мультикультуралистской толерантности, она обнажила ее отрицаемое ядро. Комментируя волнения во французских пригородах, философ Ален Финкелькраут сказал в интервью, опубликованном 18 ноября в Ha'aretz:

«Если араб поджигает школу, это восстание. Если это делает белый, то это фашизм… Шаг за шагом благородная идея войны с расизмом превращается в лживую идеологию. Антирасизм будет для XXI века тем, чем был коммунизм для века XX. Источником насилия».

Финкелькраут здесь прав, но по неправильным причинам: проблема политкорректной мультикультуралистской борьбы с расизмом — не в ее чрезмерном антирасизме, а в ее скрытом расизме.

Чтобы увидеть это, сравним два заявления, сделанные Джорджем Бушем-младшим. В своей инаугурационнои речи в феврале 2005 года Буш заявил: «Америка не будет делать вид, что сидящим в тюрьме диссидентам нравятся их цепи или что женщины рады унижениям и каторжному труду». К этому нужно прибавить неоднократные заявления Буша о том, что ислам на самом деле является великой религией мира и что фундаменталисты лишь злоупотребляют ею. Либеральный мульти-культуралист склонен считать первое заявление выражением культурного империализма и признавать приемлемым второе, пусть даже за ним скрывается некое лицемерие. Возможно, нам следует перевернуть эту оценку и бесстрашно извлечь из нее все логические выводы. В бушевских заявлениях об «уважении ислама» проблематично не их лицемерие, а то обстоятельство, что они скрывают основополагающий расизм и европоцентристский культурный империализм. Проблему этих заявлений составляет само их содержание. Игра в спасение внутренней истины религии или идеологии и в ее отделение от более поздней или вторичной политической эксплуатации попросту ложна. Она не имеет ничего общего с философией. И здесь не может быть никакой пощады ни для ислама, ни для христианства, ни даже для марксизма. Лицемерным на самом деле является первое утверждение Буша: нужно полностью поддержать его содержание, отметив в то же время, что политические действия Буша не согласуются с ним.

Но слишком просто заработать очки в этих дебатах, используя остроумные перестановки, которые можно продолжать до бесконечности; поэтому прекратим этот воображаемый полемический диалог и вступим наконец в «сердце тьмы» ближневосточного конфликта. Многие консервативные (и не только консервативные) политические мыслители от Блеза Паскаля до Иммануила Канта и Жозефа де Местра разрабатывали идею незаконного происхождения власти, «основополагающего преступления», на котором основываются государства и которым объясняется необходимость преподнесения народу «благородной лжи» под видом героических рассказов об истоках. Принимая во внимание такие идеи, то, что часто говорят об Израиле, оказывается совершенно верным. Израилю не повезло: он был создан как национальное государство с опозданием на сто с лишним лет в условиях, когда такие основополагающие преступления перестали считаться приемлемыми. И самое смешное, что именно интеллектуальное влияние евреев способствовало возрастанию этой неприемлемости!