Джулиан Баджини - Свинья, которая хотела, чтоб её съели

Если подлинность Тезея не является достоверным фактом, тогда можно ли говорить о подлинности чего-либо, что со временем постепенно меняется, в том числе и людей?

Смотрите также

2. Отправьте меня…

46. Амебовидный

65. Душевная сила

74. Вода, вода, повсюду вода

Рой посмотрел вниз со скал на человека, зарывшегося в песок. Открывшаяся перед ним картина поразила его. Он увидел необычное лицо, изображенное не слишком реалистично и как бы видимое одновременно под множеством разных углов. На самом деле оно было похоже на лицо с одной из картин Пикассо.

Как только эта мысль пришла ему на ум, его сердце замерло. Он поднял бинокль к глазам, которые ему теперь пришлось протереть в изумлении. Картина из песка напоминала картину Пикассо.

Пульс Роя участился. Он ходил по этому маршруту каждый день и прекрасно знал, что очень скоро наступит прилив, который подхватит и смоет самого настоящего Пикассо. Каким-то образом он должен попытаться спасти его. Но как?

Задержать прилив было невозможно. Невозможно было и накидать вниз песка, даже если бы у него было достаточно времени для этого. На самом деле у него времени было очень мало. Возможно, он сможет добежать до дома и взять свою фотокамеру. Но это, в лучшем случае, запечатлеет картину, но не сохранит ее. И если он попытается сделать это, то к тому моменту, когда он вернется, океан уже, возможно, смоет эту картину. Может быть тогда ему нужно просто наслаждаться этим частным просмотром так долго, как это возможно. Глядя сверху на это изображение, он не знал, плакать ему или смеяться.

Источник : отрывок из книги Рея Брэдбери «Погожий день», опубликованный в книге «Лекарство от меланхолии» (Эйвон Букс, 1981).

Общего принципа, утверждающего, что есть нечто трагическое в том, что произведение искусства не сохраняется со временем, не существует.

Это целиком зависит от той формы, которую принимает искусство. Абсурдно полагать, что какой-то спектакль должен существовать постоянно, так же, как скульптура. Конечно, мы можем снять спектакль на пленку или сохранить его сценарий. Но ни один из этих способов не сохранит произведение искусства во времени, как это известно любому, кто видел какую-то значительную пьесу или концерт воочию, а затем пересматривал их в записи.

Когда дело касается скульптуры и живописи, то их сохранение представляется идеальным решением. Но насколько четким является различие между спектаклем и искусством ваяния? Воображаемый песчаный скетч Пикассо, конечно, стирает границы между ними. Необычный выбор средств означает, что то, что обычно сохраняется во времени, трансформируется в мимолетное видение.

Признание того, что не существует четкой линии, отделяющей исполнительское и пластическое искусство, можег подвигнуть нас к тому, чтобы пересмотреть наше отношение к сохранению и восстановлению произведений искусства. Вообще говоря, мы исходим из того, что желательно хранить или восстанавливать картины так, чтобы они были как новые. Но, возможно, мы должны рассматривать медленное ухудшение состояния произведений искусства как неотъемлемую часть их художественной функции.

Разумеется, многие художники при создании своих картин думают именно о том, как будут выглядеть их работы со временем. Франк Гехри, к примеру, знал, как воздействие внешней среды будет влиять на титановый фасад его архитектурного шедевра — Музея Гугенхайма в Бильбао. Подобным же образом и старым мастерам было известно, как будут меняться во времени их краски.

Возможно, мы можем пойти дальше и сказать, что наше желание сохранить произведение искусства является формой отрицания нашей собственной смертности. Тот факт, что искусство может существовать дольше людей, приводит некоторых из них к тому, чтобы искать в искусстве некую форму бессмертия по доверенности. (Несмотря на знаменитое изречение Вуди Алена, который сказал, что ему нужно бессмертие не в искусстве, а в жизни.)

Если мы согласимся с тем, что искусство тоже смертно и что нет ничего по-настоящему постоянного, то, возможно, мы сможем увидеть более отчетливо, где следует искать смысл искусства и жизни: в наслаждении ими.

Смотрите также

37. Природа-художница

48. Злой гений

66. Фальсификатор

86. Искусство ради искусства

Мэри знает все, что только можно знать, о красном цвете. Как ученый, она изучает этот цвет всю свою жизнь. Если вы хотите узнать, почему мы не видим инфракрасное излучение, почему помидоры красные или почему красный цвет является цветом страсти, то обращайтесь к Мэри.

Но все это не стоило бы упоминания, если бы не тот факт, что Мэри является дальтоником: она вообще не различает цветов. Окружающий мир для Мэри похож на черно-белое кино.

Однако теперь ее зрение должно измениться. Колбочки ее сетчатки сами по себе не имеют дефектов, просто сигналы, поступающие в мозг, не обрабатываются ими. Успехи нейрохирургии означают, что такие проблемы можно устранить. И вскоре Мэри впервые увидит мир в цвете.

Но, возможно, несмотря на ее обширные познания, она знает о красном цвете не все. Ей нужно выяснить о нем всего одну вещь: как он выглядит.

Источник: книга Франка Джексона « Чего не знает Мэри», опубликованная в журнале «Природа разума», под редакций Давида Розенталя (Оксфорд Юниверсити Пресс, 1991).

Большинству образованных людей недосуг думать о том, что разум и тело представляют собой две различные субстанции, как-то сосуществующие друг с другом. Представление о том, что у нас есть нематериальная душа, обитающая в плотском теле — призрак в машине, — старомодно, неправдоподобно и антинаучно.

Однако простой отказ от ошибочного взгляда на мир еще не гарантирует того, что ваш взгляд будет правильным. Если вы устраните дуализм разум-тело, то что его заменит?

Очевидным кандидатом является физикализм: существует только один вид субстанции — физическая субстанция, а все вокруг, включая и человеческий разум, состоит из нее. Конечно, эта «субстанция» может оказаться энергией, а не какими-то миниатюрными субатомическими шариками от биллиарда, но из того, из чего сделан, например, стол, сделано и все остальное.

Наверное, так оно и есть. Но физикалисты могут зайти слишком далеко. Даже если существует всего один вид «субстанции», это еще не означает, что мир нужно понимать исключительно в физических терминах.

И об этом свидетельствует история Мэри. Как ученый, Мэри знает все о красном цвете в физических терминах. Однако есть и то, чего она не знает то, как выглядит этот цвет. Ни одно научное описание мира не может дать ей знания об этом. Наука объективна, экспериментальна, количественна, а чувственный опыт — и на самом деле любой ментальный опыт — субъективен, эмпиричен и качественен. И похоже, это говорит о том, что ни одно физическое описание мира, каким бы полным оно ни было, не может передать того, что происходит в нашем сознании. Как говорят философы, ментальное не сводится к физическому.