Борис Тарасов - Куда движется история? (Метаморфозы идей и людей в свете христианской традиции) ОТРЫВОК

Христианское мировидение дает и своеобразный иерархический ключ к пониманию возможных результатов, вытекающих из глубинного исследования тесной пульсирующей взаимосвязи между «психологией» и «историей». Говоря об искусстве Пушкина, Л.Н. Толстой писал: «Область поэзии бесконечна, как жизнь; но все предметы поэзии предвечно распределены по известной иерархии и смешение низших с высшими, или принятие низшего за высший есть один из главных камней преткновения. У великих поэтов, у Пушкина, эта гармоническая правильность распределения предметов доведена до совершенства».

Сказанное о художественном творчестве, может быть, методологически отнесено и ко всей жизни в целом. Сейчас, когда низшее не только смешивается с высшим, но первое агрессивно принимается за второе, духовный и мыслительный опыт участников диалога, основанный на стремлении соблюсти в бесконечном поле всего бытия «предвечную иерархию» и «гармоническую правильность распределения предметов», как нельзя более актуален. Было бы полезным задуматься над тем, что, например, Пушкин понимал под «неумолимым эгоизмом» и «нестерпимым тиранством» демократии, подавляющим «страстию к довольству» бескорыстные и возвышенные движения души; Гоголь — под «пустым призраком цивилизации, скрывающей беспросветную пошлость и вселенскую скуку; Чаадаев — под «плачевной золотой посредственностью» мещанства, изничтожающего духовные дары человека. Все еще не западают в сознание современного интеллектуала размышления К.Н. Леонтьева о «либерально-эгалитарном» прогрессе», приводящем самобытные культуры ко всемирному примитивному однообразию. Кстати говоря, пристальное вглядывание в душу представителя так называемого среднего класса в толстовской повести «Смерть Ивана Ильича» может служить конкретной «внутренней» иллюстрацией к общей «внешней» мысли Леонтьева о «среднем европейце» как «орудии всемирного разрушения».

Уроки, которые можно извлечь из представленного на страницах книги диалога, показывают, что для его участников, говоря словами Ф.И. Тютчева, «христианское учение» есть «единственно-руководящее начало» в «безысходном лавиринфе» коренных жизненных противоречий. Идет ли речь о предпочтении одних форм социально-государственного устройства перед другими и их метаморфозах, как в первом разделе, о «всеобъемлющей» метафизике творческого зрения Пушкина и своеобразии его аргументации в историософском споре с П.Я. Чаадаевым, как во втором, о сопоставлении двух разных типов просвещения («просветляющего» и «научающего») и их влиянии на ход событий, как в третьем, о воздействии человековедения Паскаля на «диалектику души» в размышлениях Л.Н. Толстого и об осмыслении последним противоречий между цивилизацией и культурой, пользой и смыслом, наукой и нравственностью, как в четвертом, — всякий раз обнаруживается одна сходная закономерность. Глубинный христианско-антропологический контекст мысли участников диалога (невольно и органично проявляемый или сознательно и целенаправленно утверждаемый) позволяет им не отрывать «внешнее» от «внутреннего» или принимать низшее за высшее, а, напротив, открывать «невидимое» преломление коренных противоречий человеческой природы в тех или иных общественных тенденциях и яснее постигать как содержание прожитых столетий, как и направление каждого этапа истории: куда она движется, вперед-вниз («расточается»), к апокалиптическому финалу, или вперед-вверх («собирается»), к преображению жизни. И здесь русские мыслители и писатели находят общую почву с такими христианскими мыслителями Запада, как Блез Паскаль или Карл Ясперс. Когда, например, Ясперс говорит о «последнем походе против благородства» в современной цивилизации и противопоставляет ему «обладающих самобытием людей» (людей совести и чести, милосердия и справедливости, долга и ответственности), которые определяют «правильное движение вещей», он как бы перекликается с рассуждениями Н.Н. Страхова о правильном и неправильном источнике прогресса и невольно вызывает в памяти образы «простых» и «незаметных» героев «Капитанской дочки». И другой «внутренний» вывод о «трезвой» и «реалистической» необходимости духовного максимализма вытекает из «внешнего» диалога разных персонажей истории и культуры. Еще Гоголь писал о «высшей битве» — не за временную свободу, права и привилегии, а за человеческую душу, отсутствие света и добра в которой не заменят никакие конституции и инвестиции и которой для ее исцеления нужно вернуть забытые святыни. Следует круто направлять лодку вверх, не то река жизни снесет ее вниз по течению, предупреждал Л.Н. Толстой. В том же русле и совет епископа Игнатия Бранчанинова: чтобы попасть в избранную цель на земле, следует метиться в небо.

Борис Тарасов

17 апреля —13 мая 2002