Хилари Патнэм - Реализм с человеческим лицом

Если говорить то, что мы говорим, и делать то, что мы делаем, значит быть “реалистом”, тогда нам лучше быть реалистами – реалистами с малой буквы. Однако метафизические версии “Реализма” идут дальше реализма с малой буквы в некоторого рода философскую фантазию. В этом я согласен с Рорти.

В нашей интеллектуальной практике эти версии принимаются с огромной трудностью. С одной стороны, деревья и стулья – “это и то, на что мы можем указать” – являются парадигмами того, что мы называем “реальным”, как заметил Витгенштейн. [23] Wittgenstein L. Wittgenstein's Lectures on Mathematics / Diamond С. (ed ). Oxford Blackwell, 1971, Lecture 25. Фраза "это и то, на что мы можем указать" взята из этой лекции. Рассмотрим, однако, вопрос разногласий Куайна, Льюиса и Крипке, а именно какова связь между деревом и стулом и пространственно-временной областью, которую они занимают? Куайн полагает, что стул и электромагнитные и другие поля, составляющие его, и пространственно-временная область, содержащая эти поля, совпадают, поэтому стул является пространственно-временной областью. С точки зрения Крипке, Куайн просто ошибается, стул и пространственно-временная область представляют собой два отдельных объекта. (Тем не менее они имеют одинаковую массу!) Доказательством является то, что стул может занимать и другую пространственно-временную область. Куайн рассматривает это “доказательство” как пустое, поскольку модальные предикаты являются безнадежно неопределенными. Согласно Льюису, Куайн прав относительно стула, но ошибается относительно модальных предикатов: правильный ответ Крипке состоит в том, что если стул может быть в другом месте, это значит, что двойник этого стула может быть в другом месте, а не именно этот стул (в смысле логического понятия тождественности [=]) может быть в другом месте.

Итак, кто прав? Тождественны ли стулья своему веществу, или стул каким-то образом сосуществует со своим веществом в одной и той же пространственно-временной области, одновременно оставаясь отличным от него? Тождественно ли на самом деле их вещество с полями? Тождественны ли на самом деле эти поля с пространственно-временными областями? Для меня ясно, что по крайней мере первый и, возможно, третий из этих вопросов не имеют смысла. Мы можем формализовать наш язык предложенным Льюисом способом и (благодаря Богу!) можем оставить его неформализованным и не претендующим на то, что слово “есть” в обыденном языке подчиняется тем же правилам, что и знак “=” в системах формальной логики. Даже Бог не сможет сказать нам, является ли стул “тождественным” своему веществу (или пространственно-временной области), и не только потому, что существует что-то, чего Он не знает.

Дело обстоит таким образом, как если бы что-то, даже столь парадигмально “реальное”, как стул, обладало характеристиками, являющимися продуктами соглашения. То, что стул синий, парадигмально является “ реальностью”, и все же то, что стул [является/не является/мы не должны решать] пространственно-временной областью представляет собой предмет соглашения.

Но что можно сказать о самой пространственно-временной области? Некоторые философы размышляют о точках как о месторасположениях предикатов, а не объектов. Поэтому пространственно-временная область представляет собой не объект (в смысле конкретного объекта), а просто набор свойств (если эти философы правы). Итак, не похоже, что это вообще является “точкой зрения”, еще одним способом реконструкции нашего языка. Но как может существование конкретного объекта (пространственно-временной области) быть предметом соглашения? Реалисту с малой буквы не нужен ответ на подобные вопросы. Это является просто жизненным фактом, он может почувствовать, что некоторые альтернативы равно хороши, в то время как другие явно вынужденные. Однако метафизический реализм не является просто воззрением о том, что существуют, в конце концов, стулья и некоторые из них синие. Мы не занимаемся просто обобщением всего этого. Метафизический реализм представляет собой мощную трансцендентальную картину; картину, в которой существует фиксированный набор “независимых от языка” объектов (некоторые из них абстрактны, другие конкретны) и фиксированные “отношения” между понятиями и их расширениями. Я говорю о том, что эта картина только частично соответствует тем обыденным воззрениям, которые она стремится интерпретировать, и что она имеет достаточно абсурдные с обыденной точки зрения следствия. Нет ничего ошибочного в том, чтобы придерживаться реализма с малой буквы и выбросить за борт большую букву “Р” Реализма философов.

Хотя Ганс Рейхенбах не был реалистом с большой буквы “Р”, он выработал концепцию задачи философии [24] Reichenbach H. Philosophy of Space and Time. N.-Y.: Dover, 1958. , которая, в случае успеха, могла бы спасти Реализм от недавно возникшего возражения. Задача философии, писал он, состоит в различении того, что есть факт, и того, что есть соглашение ( “ определение”) в нашей системе знания. Проблема, однако, в том, что философское различение между “фактом” и “определением”, на которое опирался Рейхенбах, потерпело крах. Другой пример, не слишком отличающийся от приведенного, рассматривает конвенциальный характер любого возможного ответа на вопрос: “Является ли точка тождественной множеству сфер, которые в ней сходятся?”. Мы знаем, что можем рассмотреть расширенные области как простые объекты, “отождествить” точки с наборами концентрических сфер, и тогда все геометрические факты будут представлены очень хорошо. Мы знаем, что также можем рассмотреть точки как простые объекты, а сферы как наборы точек. Но само утверждение, что “мы можем сделать и то, и другое”, предполагает неоднородное основание эмпирических фактов. Фундаментальные изменения в физике могут изменить всю картину. Поэтому “соглашение” не означает абсолютное соглашение - истину по установлению, свободную от любых элементов “факта”. С другой стороны, возможность восприятия даже такой “реальности”, как дерево, зависит от целой концептуальной схемы, в частности от языка. Проблема в том, в какой мере что-то является фактическим и в какой мере оно является конвенциональным? Мы не можем сказать с определенностью, что “такие-то и такие-то элементы мира являются сырыми фактами, а все остальное является соглашением или комбинацией этих сырых фактов и соглашений”.

Таким образом, я говорю о том, что элементы того, что мы называем “языком” или “мышлением”, проникают настолько глубоко в то, что мы называем “ реальностью”, что сам план представления нас самих как “топографов” чего-то “ независимого от языка” скомпрометирован полностью и с самого начала. Как и Релятивизм, но в другом плане, Реализм является невозможной попыткой увидеть мир из Ниоткуда. В этой ситуации существует искушение сказать: “посредством этого мы делаем мир” или “наш язык производит мир”, или “наша культура производит мир”, но это будет лишь другой формой той же ошибки. Если мы уступим, мы еще раз посмотрим на мир – единственный мир, который мы знаем, – как на продукт. Один род философов рассматривает его как продукт сырого материала – Неконцептуализированной Реальности. Другой – как создание ex nihilo. Но мир не является продуктом. Он является просто миром.