Сергей Булгаков - Купина неопалимая

ном Писании не было обычая вести родословную женщин, но был закон, чтобы ни одно колено не брало жен из другого колена (Числ. 36, 7). Иосиф же, происходя из колена Давидова и будучи праведен, не обручился бы противозаконно со Святой Девой, если бы Она не происходила из того же самого колена. Поэтому было достаточно показать происхождение одного Иосифа» (Иоанн Дамаскин, кн. IV, гл. 14).

55

хотя и есть последствие первородного метафизического греха, однако она не есть еще лич­ный грех; это свидетельствуется нагляднее всего тем, что Господь наш, единый и безгрешный, принял на себя «подобие плоти гре­ха», «немощь естества». Она есть грех как болезнь, ἀμάρτημα, но отличается от грехов как человеческих деяний, преступлений —παράπτωμα— , как творчества зла в мире. Последнее, хотя и име­ет основу в немощи и ограниченности естества, но допускает ши­рочайшие различия и колебания. При этом сила греха в человеке может увеличиваться до осатанения (антихрист) или оплотянения (допотопное человечество), но и ослабевать в такой мере, что он способен подниматься до высочайшей святости, вершина ко­торой достигается в Деве Марии. Пречистая Дева происходила от святых богоотец, вобравших в себя всю ветхозаветную святость и облагодатствованность. По своему естественному происхожде­нию от Адама, имея в себе всю силу первородного греха как немо­щи, Она остается свободна от всякого личного греха, от всякого участия в творчестве зла, конечно, помощью божественной бла­годати.

Немощь Ее естества выражается всего нагляднее в том, что Она подлежала естественному закону смерти, которую и приня­ла в честном Успении Своем. Разумеется, всемогуществу Божию вполне доступно было бы освободить Ее от этого общечеловече­ского исхода, как были освобождены от него не обладавшие Ее исключительной и единственной святостью, праведные Енох и Илия. Но в смерти промыслительно явлена была немощь чело-

56

ве­ческого естества, которая была преодолена в славном Ее воскре­шении. Католическое богословие, которое после догмата 1854 г. о непорочном зачатии принуждено доказывать свободу Богома­тери от первородного греха, оказывается вынуждено отрицать и связь между смертью и первородным грехом вопреки прямой ре­лигиозной очевидности. По мнению католических богословов (см., напр., Scheeben), человек уже по природе своей, в силу сво­ей связи с телом, является подвержен смерти, также как и болез­ням и страстной похотности,concupiscentia. От всего этого его спасал только чрезвычайный благодатный дар, от него отнятый после грехопадения (хотя, впрочем, именно отсюда следует, что Богоматерь, как освобожденная от первородного греха, должна быть освобождена и от человеческой немощи и от смерти, вооб­ще пребывать в райском состоянии и среди нерайского мира). Это допущение свидетельствует о глубоком и коренном дефекте ка­толической антропологии, которая видит в связи человека с те­лом не особое преимущество человеческого существа, ставящее его над ангелами, но причину его роковой и неустранимой, тварной смертности. Вопреки учению Слова Божия, что смерти Бог не создал, здесь утверждается прямо обратное, что Бог создал че­ловека смертным. Человек, этот образ Божий, тварный бог, несет в природе своей смерть, создан смертным и только охраняется от смерти благодатью, которая может быть и отнята, — таков этот тезис, лежащий в основе всей католической антропологии. На­против, согласно православному учению, смерть

57

вошла в мир чрез грех, в котором человек буквально совершил над собой са­моубийство, отвратившись от Бога и потеряв этим жизнь души; он осуществил в своей душе заложенную в ней только как воз­можность силу смерти. И это же относится и ко всем другим про­явлениям немощи человеческого естества.

Эта немощь естества обуславливает, конечно, и активную силу греха, порождает гре­ховность, в которой осуществляется власть диавола, «князя мира сего» над человеком. Однако эта сила греховности может быть ос­лабляема и приближаема к состоянию потенциальности. Закон, живущий в членах человека и противоборствующий добру чрез «тело смерти», может быть обессиливаем в большей или меньшей степени, почему и активная сила греха может изменяться. Здесь, конечно, существует коренная разница между Ветхим и Новым Заветом, точнее сказать, между состоянием принявших крещение и его не знающих (каково все ветхозаветное человечество). В во­дах крещения смывается вина первородного греха и подается бла­годать новой жизни, однако немощь человеческого естества не обессиливается, и она сохраняет свою силу закона греха, проти­водействующего добру в теле человека и воле его, так что и креще­ный человек обладает способностью грешить и нуждается как бы в повторных крещениях в таинстве покаяния. И в этом отноше­нии положение ветхозаветного человека в отношении к греху не так уж отличается от новозаветного, которому прощен его грех и подаются благодатные таинства Церкви для

58

его возрождения, од­нако сохраняет силу греховная немощь естества, последствие гре­ха. Но благодать не оскудевала и в Ветхом Завете, ибо и он также знает великих праведников, святых пророков, которые говорили, действовали и писали Духом Святым. Разумеется, действие Св. Духа в мире было иное, чем после Пятидесятницы. Оно было приуготовительным, предварительным подобно тому, как и дей­ствие Слова в мире до Его воплощения. И тем не менее и ветхо­заветное человечество не вовсе лишено было благодати Св. Духа, и, в частности, не лишена была ее и Ветхозаветная Церковь с ее богоустановленным священством и богослужением. Все оно име­ло лишь горообразовательный характер, говорило о будущем, но прообразы суть не аллегории, а символы, религиозные значи­мости и реальности. Те подвиги ветхозаветной веры, о которых говорится в Послании к Евреям (гл. 11), свидетельствуют о наличии благодати, ибо такая вера есть благодатный дар. Сонм праотцев и отцов Спасителя, пророков и праведников, явно свидетельствует об этом изобилии предваряющейблагодати: исполнение этих обетований относилось к Новому Завету, к Воскресению и Пяти­десятнице, но предначиналось оно в Церкви Ветхозаветной. Ина­че — ужели Енох и Ной, Моисей и Давид, Илия и Елисей, Исаия и Иеремия и пр. пророки не имели Духа Св.? И ведь об Иоанне Предтече, о котором сказано, что он есть величайший из рожденных женою и, однако, меньше наименьшего в Царстве Божием, возвещено ангелом: «и Духа Святого исполнится еще от чрева

59

ма­тери своей» (Лк. 1, 15.). Это же свидетельствует о себе и св. прор. Иеремия (1,3). Так почему же можно вообще отрицать действие освящающей благодати Божией и в не искупленном еще и не воз­рожденном человечестве, как залог будущих благ? Подобно это­му, блага нынешнего века суть также залог или прообраз благ будущего века, о которых и на сердце человека не входило, что Бог уготовал любящим Его. Это нас снова возвращает к вопросу о благодати и облагодатствовании. Каково взаимное отношение между благодатью и свободою, божеским и человеческим? По православному пониманию, благодать не насилует и не навязы­вается, но взыскуется человеком и подается взыскующему. Бог в любви Своей к творению упразднил бездну, лежащую между Ним и созданием, и сотворил человека для обожения. И в первоздан­ном своем состоянии, до греха, человек имел эту силу обожения, как прямое последствие благоустроенности своего духа, силы це­ломудрия. Адам был, так сказать, естественно облагодатствован, воспринимая неповрежденным духом струящуюся в него благо­дать жизни в Боге и с Богом. Он не был отделен от Бога, а потому не было даже местапротивоположению природного и благодат­ного в их нераздельности, в силе обожения человека, начавшего­ся с его творением. Реальное его богоподобие делает понятной и естественной его облагодатствованность, как исполнение твор­ческого замысла о нем. И при этом облагодатствованность эта не есть нечто, от вне приходящее, чего могло бы и не быть, но внутрен-