Алексей Лосев - Очерки античного символизма и мифологии

Христианский платонизм прямо запрещает и семью, и брак, и любовь. Ведь ясно уже из предыдущего, что христианский платонизм есть монашество. Монашество же обязуется не иметь семьи, не вступать в брак и не любить женщин. Но что такое языческий платонизм и что такое языческий монастырь? Язычество есть прельщенность телом. Монастырь же требует отказа от тела. Как при этих условиях возможен языческий монастырь? Это — весьма интересный вопрос, и на нем мы еще и еще раз убеждаемся, как исследователи далеки от связного и подлинного понимания Платона, если они не умеют показать и разрешить это противоречие и этот синтез телесной прельщенности и аскетического идеала монаха–платоника.

b) Вдумываясь глубже в эту проблему, мы замечаем, что это противоречие действительно есть синтез; только надо уметь описать его так, чтобы это вышло не по–христиански, не по–западному, не по–нашему, но именно по–платоновски. Итак, язычество — прельщенность телом и тварью. В эпоху, когда оно в своей философии развивается до учения об идеях, оно дает эту прельщенность как систему идеализма. Но что такое идея? Идея есть смысл бытия. Бытие есть тело. След., идея есть смысл тела. Тело само по себе мертво, оно — антипод личности. Личность неповторима, тело — повторимо, формально–обще, тело — материал, слепой и глухой, осмысленный чем–нибудь иным. Стало быть, идея есть смысл мертвого тела, смысл слепого и глухого материала. Это значит, что идея — неличностна, недуховна, схематична. Но тело живет только идеей и смыслом, смысловой формой, ибо само по себе оно бессмысленно и бесформенно. Значит, в платонизме тело живет такой идеей, которая не есть идея чего–нибудь духовного или нетелесного, но телесного же. Сама идея нетелесна, но это идея — телесного. Идея осмысляет бытие только в смысле телесности, т. е. схематизма. Итак, кто признает существование только тела и для кого тело есть только тело, тот неможет увидеть и самого тела в его подлинной жизни, а видит в нем лишь схему, так как всякое тело не может быть только телом; и в полной мере тело оно только тогда, когда есть и еще что–то, в отношении к чему оно — тело. Итак, культ тела и прельщенность телом диалектически приводят к проповеди тела как пустой схемы, тела как голого факта, которому несвойственно ничто личностное и духовное. Факт тела признается и поощряется, а смысл его отрицается. Такова диалектика всякого материализма. Такова диалектика и того вида материализма, который есть язычество. Такова, стало быть, диалектика и платонизма, если мы возьмем его так, как он реально существовал, без всяких западных привнесений.

Это — удивительная диалектическая связь понятий, которую, кажется, никто еще не продумывал относительно Платона во всей ее неумолимой последовательности. Платона все клеймят кличкой идеалиста. Но большею частью эта кличка употребляется людьми, никогда не читавшими Платона или читавшими очень по–европейски. Конечно, раз у Платона есть учение об идеях, то он как–то идеалист. Но, по–моему, это такой идеализм, который по смыслу своему является подлинным и настоящим материализмом. Он — мистик, он — экстатик, он — богослов, но он, по–моему, материалист. И тут уже ничего не поделаешь. Хочешь не хочешь, а с этим приходится согласиться. Лучше же совсем бы не употреблять этих многозначных и уже потерявших всякую определенность терминов — «идеализм» и «материализм».

с) Теперь обратимся к вопросам семьи, брака и любви. Признает ли строгий платоник брак или нет? Для кого идея не есть идея тела и кто живет согласно такой идее, для того не существует никакого брака , по крайней мере, физического. Но сейчас мы анализируем не какой–то вообще, а очень определенный платонизм, — античный и платоновский. Такой платонизм, при всей своей строгости, есть философия идеи тела, т. е. он признает тело (вернее — его факт), хотя и по необходимости опустошенное, схематичное. Это значит, что античный платонизм допускает брак, но выбрасывает из него всякое духовное и личностное содержание . Платонизм признает необходимость физического рождения детей, но тут не должно быть ничего другого, кроме факта рождения. Поэтому родить детей надо, но не должно быть ни семьи, т. е. ни отца, ни матери, ни детей (в собственном смысле), ни какой–нибудь любви. Платонизм признает только ту долю «любви», которая необходима для того, чтобы мужчина и женщина сошлись и женщина родила младенца. А если можно без любви, то это еще и лучше. Монаху вовсе не подобает заниматься такими вещами; полиции некогда этим заниматься, да и жизнь ее слишком аскетична, чтобы это разрешалось. Может быть, только рабочие и крестьяне испытывают эти чувства, но ведь на то же они и низшее сословие, лишенное высоты и благородства двух других сословий. Любовь, это тоже есть недостойная забава , вроде искусства. Она живет не истиной, но — представлением и лживым мнением. Это — пустяки, о которых не стоит и говорить. Платонически рождать значит рождать без любви. Да и какая же может быть любовь, если, по Платону, браки декретируются правительством, которое обязано преследовать цели рода , цели государства, а вовсе никак не отвечать тем или иным чувствам своих граждан. Платонически любить значит брать ту женщину, которую прикажет правительство, и брать только на раз, с единственной целью — дать ей возможность стать беременной. Он должен и забыть эту мимолетную подругу, и обязан не знать, какой будет от нее младенец и будет ли, равно как и этого младенца, тотчас же после появления на свет, возьмут от матери и сделают все, чтобы мать и ребенок никогда потом не встретились и не узнали друг друга. Зачем встречаться и узнавать? Чего доброго, начнутся всякие чувства, слезы, любовь. А это все очень вредно. Надо быть или монахом, или полицейским, или рабом–послушником, а быть отцом, быть матерью, быть сыном или дочерью вы не имеете никакого права. Любить надо бога, а не родителей или детей. Любить надо идеи, а не семью. Любить надо истину, а не женщину. Впрочем, мужчины и женщины, миновавшие возраст, когда они способны производить детей, могут, если угодно, соединяться, но только для полного платонизма требуется, чтобы они опять–таки не любили друг друга и не образовывали семей, а соединялись как попало и с кем попало. Платонически любить в этом возрасте значит совокупляться с кем угодно, значит сходиться, но — только без всякого чувства, с кем попало и как угодно часто. Но посмотрим, что говорит сам Платон на эту тему.

d) Нам необходимо установить закон, говорит Платон, по которому « все эти женщины должны быть общими всем этим мужчинам закон, « что ни одна не должна жить частно ни с одним Должны быть «тоже общими и дети у так, чтобы и дитя не знало своего родителя, и родитель — своего дитяти» (V 457d). «Поэтому ты, в качестве законодателя… как избрал мужчин, так изберешь и женщин и раздашь их, сколько можно будет, по способностям. А они, имея общие жилища, общий стол и не владея частно никакою собственностью, будут вместе и, смешиваясь между собою, как в гимназиях, так и в других условиях воспитания, самою врожденною им, думаю, необходимостью повлекутся к взаимному совокуплению… После этого мы установим браки, и браки, сколько достанет сил, священные. Священными же пусть будут самые полезные… А как будут они самыми полезными?.. Во–первых, между этими самыми [домашними] животными, хотя они вообще благородны, нет ли и не бывает ли отличных? Есть. Так от всех ли равно делаешь ты приплод или стараешься делать его особенно от отличных? От отличных» (458с—459а). Соединять надо именно тех, которые находятся в цветущем возрасте .. Если хотят вывести хороших лошадей, то поступают именно так. «По допущенному выше… надобно, чтобы отличные соединялись [браком] большею частью с отличными , а худшие, напротив, с худшими и чтобы первые из них воспитывали детей, а последние — нет, если стадо имеет быть самым превосходным. И все это должно скрываться в тайне от всех, кроме правителей , если стаду стражей надо быть опять наименее возмутимым». «Так не должны ли быть учреждены праздники, на которые мы соберем невест да женихов и на которых будут совершаемы жертвоприношения, а наши поэты постараются воспевать приличные тогдашним бракам гимны? Количество же браков не возложить ли нам на правителей , чтобы они, имея в виду войны, болезни и все такое, позаботились припасти нужное число мужчин и чтобы таким образом государство у нас было, по возможности, и не велико и не мало?» «И всегда рождающихся детей не должны ли брать поставленные над этим власти , состоящие либо из мужчин, либо из женщин, либо из тех и других?.. Взяв детей от добрых, они будут уносить их, думаю, в огражденное место, к некоторым кормилицам, живущим отдельно, в известной части города; а детей от худых и вообще всех родившихся с телесными недостатками станут скрывать как следует в тайном и неизвестном месте». «Не позаботятся ли они также и о пище, приводя в то огражденное место матерей, когда набрякнут у них груди (причем употреблять все искусство, чтобы ни одна из них не узнала своего дитяти ), и доставая других, имеющих молоко, если матери будут недостаточны?» (459b—460d).