Евгений Богат - Урок

Первая — чисто шуточная или по какому-нибудь поводу, вроде вечера о вреде курения. Вторая категория — серьезные, но написанные не для одного себя. А третья — только для себя, он их никому не читал, мы их нашли уже потом.

Вот стихи шуточные… Были мы осенью на картошке, 30 сентября, а это, как известно, день Веры, Надежды и Любви. И были там Любовь и Надежда, наши студентки, а Веры не было. Валерий написал стихи и читал их. Стихи о том, как тяжело без Веры. Там был рефрен, шуточный: без Веры, без Веры, без Веры живем. И он утешал нас: «Не надо тому огорчаться нимало — Любовь и Надежда заменят ее». А вот из стихов, написанных для себя:

С. И. Рябова. …Я однажды его спросила: «А тебе нравится, сынок, быть врачом?» — а он отшутился: «Это родители за меня решили». Вообще-то семья его отношение к медицине имеет. Мать всю жизнь в поликлинике медсестрой работает.

Андрей Адамович. …Вот он с девушкой познакомился. И тут он был не как все — он сам готов был пожертвовать собой и, наверное, от нее ждал такой же самоотдачи. Он мне рассказывал про нее: она старше его, много повидала, пережила. Она его поразила. Он восхищался ею. Он однажды читал мне стихи о том, как вечером вошел в комнату и увидел в стакане воды, который оставил днем на окошке, все ночное небо. Там были такие строки, дай бог памяти:

М. Н. Сидорова( психолог — суицидальная служба ). Заметно, что «стихи для себя» у Валерия Барышева гораздо более печальны чем стихи для всех. Он словно жил в двух ипостасях: одной, повернутой ко всем, и она была даже веселой, компанейской, он был человеком, которого любили, он мог написать про себя, как про «русского нахала». Он обычный студент, остроумный, беззаботный, общительный, находчивый, и даже будто бы бездумный.

Но во второй, внутренней ипостаси он пишет: «Судьба, зачем ты так крута?» Меня его товарищи познакомили и с остальными стихами «для себя». В них такие строки: «Наша жизнь коротка, как дорога домой, все на этой планете не вечно». В них он пишет о несовершенстве человеческих отношений, и мне кажется, что это не тривиальный юношеский пессимизм — чувствуется живая боль.

Товарищи нашли в его бумагах автопортрет, ведь он был и художником. Состоит автопортрет из двух половинок: «День» и «Ночь». Интересный, странный рисунок. Две половинки человеческого лица соединены воедино. Одна — «дневная», бодрая, с распахнутым оком, вторая — «ночная», невидящая, темная.

Когда же он был подлинным, самим собой? Мне кажется, что обе ипостаси подлинны. Это, безусловно, цельная личность, обладающая сложной структурой. Это личность, в которой цельность взаимосвязана с неоднозначностью. И этим же определяется ее неординарность. Наивно думать, конечно, что наедине с собой он был «ночным», а на людях «дневным». Он был, повторяю, натурой цельной, как кажется мне, поэтому и сквозило независимо от его желания «ночное» существование в «дневном». И это сообщало ему некую загадочность. Он тщательно скрывал «болевое начало», но не мог и не хотел скрывать острый интерес к людям, жизни, сострадание, участие, которые обычно сопряжены с «болевым началом» и личности, с большой ранимостью и незащищенностью.

В сущности, у него было мироощущение человека искусства, во многом романтическое. Не случайно же, конечно, он когда-то мечтал быть архитектором. Он был человеком разносторонне одаренным и в то же время ни в одном из этих дарований не был уверен. Поэтому, наверное, и пошел, по настоянию родителей, в медицинский институт. Но все говорит о том, что он все больше не находил себя в медицине. «И стены вовсе не больницы должны твой голос отражать» — это ведь не только про поющую сокурсницу Любу, но, думаю, про себя.

Трудно винить родителей Валерия, у них была непростая и нелегкая судьба: отец — рабочий-грузчик, мать — медсестра. Всю жизнь для нее врачи были существами высшего порядка. И она страстно мечтала о том, чтобы подобным существом стал и ее сын. Я не раз и подолгу беседовала, исследуя эту трагедию, с родителями Валерия. Честные, хорошие люди. Они совершенно искренне и самоотверженно «жили для него». Они хотели для него только хорошего, но хотели по собственному разумению. В их жизни не хватало устойчивости, стабильности. Благополучие чисто материальное стоило им немалых усилий, и для сына они хотели того, чего не было у них и о чем они мечтали, — солидности. «Он будет врачом», — говорила мать. Для нее это было вершиной… И Валерий, выдержав большой конкурс, поступает в медицинский, и достигает третьего курса, и задается, судя по стихам и воспоминаниям товарищей, вопросом: «Зачем я живу?» — и ищет ответа.

В сущности, у него со всеми хорошие отношения, начиная с хозяйки, у которой он снимает комнату, и кончая деканом. Его любят товарищи. Они чувствуют в нем романтика. И им, натурам более земным, это импонирует. Более того, они чувствуют в нем, физически крепком, хрупкого романтика, и это вызывает нежность. А между тем, несмотря на всю хрупкость, он был натурой не только цельной, но и сильной. Об этом, в частности, говорит и его последнее письмо Ирине Туровской, женщине, которую он любил…

Андрей Адамович. …он познакомился с ней за два с половиной или три месяца до трагедии, и это было самое яркое время в его жизни. Он был человеком скрытным, но мне однажды сказал, что теперь он понимает: чувство благоговения не выдумано поэтами и фантазерами. Оно существует реально. Он испытывает его к ней…

«Уважаемая Марина Валентиновна [8] Писательница дала согласие опубликовать ее письма, но не разрешила называть ее подлинное имя. Изменена и фамилия Ирины. , я убила человека. Человека, которому было только двадцать лет и который был теплом и радостью в моей жизни. Это был, поверьте мне, удивительный человек: он замечательно рисовал, резал по дереву, писал стихи, играл на гитаре, сам пел. Он учился на третьем курсе медицинского института, товарищи любили его. И он любил жизнь и умел жить — зажигал всех окружающих.

Родители, товарищи ищут виновных, а у меня не хватает ни сил, ни мужества открыть им истину. Почему я пишу именно Вам, незнакомому мне человеку, писателю? Мы с Валерием читали вместе одну из Ваших книг. Его поразил Ваш рассказ о том, как Вы поспешили на помощь женщине, которая была в беде. Валерий тогда сказал: „Как хорошо быть писателем, как хорошо понимать человеческие души, человеческие отношения и помогать людям, это — великая честь“.