Евгений Богат - Урок

— Но ведь написали-то вам после опубликования «Исповеди», должно быть, в основном женщины? — повторял опечаленно старый писатель, когда я это ему изложил. — И, естественно, они тоже одиноки! Вам написали женщины, которые при самом большом их душевном богатстве хотят найти мужа, чтобы с ним это богатство разделить. И вот они получают от нас… Нет, нет!

Но я настаивал. Я настаивал потому, что в этой почте рядом с письмами, в которых сквозило желание разрушить и собственное одиночество, найти товарища по судьбе (письмами действительно одновременно и глубоко человечными, и чисто женскими), были и иные, в которых на первый план выступала не будущая жена, а сегодняшняя сестра и мать.

— Ну, например, например, покажите мне хотя бы одно, — нехотя уступал мой гость.

Я показал ему полученное лишь накануне письмо от Ирины Михайловны Теленковой.

«Все дело в том, — писала она, — что герой „Исповеди“ действительно, как он сам говорит о себе, „неудачник“. Но он неудачник особый, неудачник на хороших людей… И все же хотя я совсем на него не похожа (оптимистка, общительная, менее ранимая, более склонная верить, что хорошего на земле больше), но, кажется, он чем-то родственен мне. Порой я тоже начинаю анализировать собственную душевную жизнь, и рождаются разные странные мысли, начни я их описывать, получилась бы тоже, наверное, неожиданная исповедь. Но я выросла в Иркутске, и нет надобности описывать, что за люди сибиряки. Мне помогает мой муж, с которым меня соединяет искреннее духовное родство. Нас окружают хорошие люди. Подумали мы и решили: может быть, сумеем помочь тому человеку?

Объясним, что мы его не жалеем, а понимаем. Напишем ему, если он захочет, выслушаем и (чем черт не шутит) подружимся… Вот и все. Остается только сообщить вам, что я ему ровесница, мне двадцать пять, я окончила Липецкий институт (факультет иностранных языков), работала учителем, сейчас ращу маленькую дочку».

— А! — тяжко вздохнул старый писатель. — У Эммы Бовари тоже, если помните, были муж и маленькая дочь.

— Эмма Бовари росла не в Сибири, — возразил я ему.

Через несколько месяцев я воочию убедился в том, что Ирина Теленкова действительно ничем не похожа на Эмму Бовари. Более того — она полный антипод героине Флобера. Мне не терпится именно сейчас, ломая композицию и опережая ход повествования, рассказать о ней чуть поподробнее. До шестнадцати лет она жила с семьей на берегу Байкала, потом оказалось, что у мальчика-брата Алеши порок сердца, и врачи посоветовали переменить климат. Они переехали в Липецк, и там Ирина поступила на факультет иностранных языков пединститута. Самой большой страстью в ее жизни было море, самыми любимыми писателями Александр Грин и Константин Паустовский. Каждое лето и каждую зиму во время каникул она одна или с Алешей уезжала в Севастополь. Он решил стать моряком, и она начала воспитывать его как будущего моряка — заставляла делать зарядку, обтираться холодной водой, и то ли климат помог, то ли воспитание, но строгая медкомиссия в Ленинградской мореходке разрешила ему учиться. Он поступил в мореходку и теперь уже на четвертом курсе. С будущим мужем она познакомилась тоже на берегу Черного моря. Ирина написала мне из Липецка, она гостила там с дочерью у родителей, и лишь потом я узнал, что она уже два года живет в Москве. Ей не удалось найти работу с языком в школе или библиотеке, и она устроилась в Министерство автомобильного транспорта.

Любимый поэт ее Лермонтов.

Но об этом обо всем я узнал через несколько месяцев, познакомившись с ней. А сейчас мы со старым писателем разбирали письма…

— А вот, — говорю я ему, — письмо от Елены Викторовны Тростниковой. У нее двое маленьких детей и мужа нет…

Старый писатель иронично улыбнулся.

— У нее, — повторил я, — двое маленьких детей и нет мужа, и она написала одинокому человеку как сестра.

— Если бы мы не решали сейчас с вами, как помочь избыть беду, я бы заключил с вами пари.

(Позднее я пожалел, что не заключил с ним пари.)

Мы долго отбирали, обсуждали, воображали, что за женщина стоит за тем или иным письмом, и отложили десять конвертов с обратными адресами.

Мне показалось, что старый писатель вообще не верит женщинам, и поскольку в редакционной почте, полученной после опубликования исповеди, были и мужские письма, я высказал надежду, что, может быть, обращение к этим корреспондентам будет более результативно.

— Нет, — решительно остановил он меня, — мужчинам не надо. Разве что весьма старым, моего возраста, но у них уже мало сил…

Я перепечатал письмо в нескольких экземплярах и послал его по нескольким адресам, в том числе Елене Викторовне Тростниковой.

Через месяц старый писатель позвонил мне из загорода:

— Молчат ваши женщины?

Я ответил, что молчат.

— Я, не особенно надеясь на них, написал некоторым моим читателям в Воронеж и самой Лиде написал. И вот получил ответы и от читателей, и от восьмидесятилетней бабушки Лиды. Они сообщают мне, что Лида сейчас в Москве, в одном из нейрохирургических отделений. Видимо, она неожиданно для себя самой уехала тотчас же после того, как написала мне то отчаянное письмо… Если бы было можно ее найти…

Я пообещал, что найду ее.

Но в тот день, когда мы с ним говорили, — это выяснилось потом, — ее уже нашли Ирина Теленкова и Елена Тростникова, и ее настойчиво искала состоящая из тринадцати студентов «комиссия по оказанию помощи Лиде Д.», созданная в Днепропетровском мединституте. (В этом институте работает Елена Александровна Ильченко, тоже одна из женщин, написавшая после опубликования «Исповеди одинокого человека» и получившая текст отчаянного письма Лиды.)

А Лида Д. действительно, написав старому писателю и не дождавшись ни его ответа, ни писем наших корреспонденток, — о которых ей, разумеется, ничего не было известно, — уехала с отцом в Москву в надежде на то, что ей поможет третья нейрохирургическая операция (две из них, в Воронеже, были неудачными). Отцу Лиды, колхозному ветеринарному врачу Ивану Тимофеевичу, после странствий по московским больницам и долгих консультаций удалось найти хирургов, которые согласились оперировать ее.

Лида лежала в больнице и ожидала операции, когда переслали ей из воронежского села полученные на ее имя письма. А через неделю двое из авторов этих писем — Ирина Теленкова и Елена Тростникова — уже ходили к ней в больницу. Они ходили к ней в больницу изо дня и день, носили еду и — что не менее важно — разгоняли тоску, успокаивали, утешали. Был у Лиды в больнице муж Ирины. Надо отдать им должное, они нашли Лиду в Москве намного быстрее, чем я и старый писатель. Наверное, потому быстрее, что искали лучше.

Когда я нашел больницу, где лежала Лида, оказалось, что ее уже выписали. А куда — неизвестно.