Савитри Деви - Радость Солнца: Прекрасная жизнь Эхнатона, Царя Египта, рассказанная молодому поколению

«Все мужчины желают успеха», — сказала Царица Тия. «Разве ты не желаешь?».

«Да, и я тоже», — сказал Эхнатон со счастливой улыбкой. «Сколько раз, я восхищался мечтой о распространении Учения к пределам земли! Сколько раз, я жаждал появления нового порядка, в котором будут идти рука об руку знание и вдохновение, рассудок и любовь; в котором человек будет поклоняться Истине с даже большим усердием, чем он поклонялся выдумке! Я считаю, что это возможно, даже если потребуются тысячи лет. Но если, чтобы завоевать огромный успех среди людей, я должен был бы скрыть что-то из истины Бога, тогда я потерпел бы неудачу, поскольку Истина стоит намного больше, чем успех».

Тия восхищалась новым Городом, изумительными садами, дворцом и прежде всего храмами. И она слышала, как ее сын объясняет свое Учение тем, в кого он верит и на кого надеется. Ее мысли вернулись к давно прошедшим дням, когда она сначала говорила с ним об Атоне, ее любимом боге. «Как сильно развился его ум с тех пор!» — отметила она про себя. Она едва ли могла узнать то старое солнечное божество, которое она раньше лелеяла, в той нематериальной Сущности всех вещей, которой Фараон учил людей поклоняться как единственному Богу.

Она была счастлива видеть, что он построил несколько святынь своим предкам в священном Городе. «Хорошо соблюдать память о мертвых. Мы не знаем, какова смерть, но мы знаем, что именно наши предки сделали нас такими, какие мы есть; именно они дали нам наше тело» — говорил Эхнатон. Он относился к своей матери с большим уважением и был бы рад, если бы она осталась с ним. Но царица Тия хотела увидеть Фивы еще раз. Она умерла спустя некоторое время после возвращения туда. Когда Фараон узнал, что её больше нет, он заплакал. Он нежно любил свою мать. Весь двор носил по ней траур.

Старшему ребенку фараона было около десяти лет, самый младший был младенцем. И хотя все они были дочерьми, Эхнатон не любил их от этого меньше. Он часто играл с ними и носил на руках. На рассвете, выходя поприветствовать восхождение Солнца, он часто останавливался на мгновение посмотреть, как спит самая младшая его дочь вместе с матерью. При виде маленького тела, легкого дыхания, полураскрытого как бутон цветка крошечного рта, его сердце переполнялось нежностью. «Моё маленькое сокровище» — шептал он, целуя ребенка в голову.

Маленькая девочка унаследовала от отца и матери тонкие черты лица и изящное телосложение. Вторая дочь, Макитатон, была самой красивой и умной. Она принимала участие в ежедневной службе Атону, в большом храме, играя на систре, в то время как фараон возлагал приношения на алтарь. Характер у неё был тихий. Пока ее сестры бегали друг за другом вокруг клумб, она часто подходила и садилась около отца и просила, чтобы он рассказал ей какую-нибудь историю. Она любила задавать вопросы и разговаривала с ним часами. Она обожала своего отца.

Ее здоровье всегда было очень хрупким. Она внезапно заболела. Несколько дней у неё была высокая температура, а затем наступило легкое улучшение. Царица Нефертити, ее мать, была рядом с дочерью днем и ночь. Однажды вечером девочка позвала отца и попыталась обвить его шею своими руками, но была настолько слаба, что едва смогла сделать это. «Я ухожу, — сказала она шепотом, настолько тихо, что только он один мог услышать ее, — Вы не должны плакать. Я счастлива». Небесная улыбка играла на её губах, и глаза светились небесным светом, как если бы она могла видеть сквозь исчезающий дневной свет славу вечного утра. И она тихо умерла на руках у отца.

Согласно обычаю, её тело было забальзамировано и оставлено покоиться в соседней зале гробницы фараона в белых утесах пустыни. Весь двор был в горе; ее сестры плакали и скучали по ней в течение долгого времени; но ее отец и мать так и не смогли преодолеть эту скорбь полностью. Непреодолимая печаль заполняла сердце Фараона, каждый раз, когда он думал о своем потерянном ребенке. И хотя, как и прежде, душой он пребывал в глубоком покое, было некоторое изменение: он испытал, насколько абсолютна беспомощность человека, и память об этом преследовала его.

Эхнатон верил в вечную жизнь души; хотя и не уделил в своем Учении особого внимания проблеме будущей жизни.

«Вы не знаете того, что является жизнью; почему Вы стремитесь постигнуть то, что есть смерть?» — отвечал он своим ученикам, расспрашивающим о спасении души. «Вначале поймите, как жить в соответствии с истинными законами жизни». В других случаях он говорил: «Если бы люди уделяли столько же внимания и сил для помощи живым, как они тратят на бессмысленные ритуалы для улучшения судьбы мертвых, в этом мире было бы меньше нищеты».

Он говорил так, потому что идея смерти и служения мертвым занимала огромное место в жизни египтян. И с этим была связана магия. Считалось, например, что определенные формулы, написанные на свитках папируса и помещенные в могилы, могли помочь мертвым в их путешествии по загробному миру, или даже внести изменения в акт божественного правосудия в их пользу, какими бы ни были их грехи при жизни.

Эхнатон запрещал подобные методы и строго осуждал саму идею, лежащую в их основе. «Глупо и непочтительно со стороны людей пытаться изменить вечные законы действия и противодействия в целях защиты своих мелочных интересов». Он запретил надписи в усыпальницах, в течение веков посвящаемые богам загробного мира, а так же и сами изображения этих богов. Но он не изменил ни один из обычаев, который не считал вредным. И при нем мертвые продолжали бальзамироваться, как и было с незапамятных времен. «Нет ничего столь бесполезного, как перемены ради перемен», — когда-то сказал Фараон придворному, выступающему против популярной веры в старых национальных богов без особого понимания духа новой религии. «Нет никакой надобности в разрушении древних верований, если не быть уверенными, что они ложны, или в отмене древних ритуалов, если не заменить их новыми, более разумными или более красивыми».

Со временем беспокойные новости из Сирии достигли Царя в его мирной столице. Посыльные приносили письма от верноподданных вассалов и от городских губернаторов с жалобами на восстания то тут, то там. Растущее недовольство египетским правлением распространялось по Империи. Лукавый наместник, которому тайно помогал царь хеттов, руководил этим движением. «Узрите, этот человек стремится захватить все города фараона», — писал самый преданный из вассалов Эхнатона, Рибадди из Библа.

Эхнатон был обеспокоен, поскольку он любил мир, и делал то, что, по его мнению, навсегда бы установило добрые отношения среди людей.

Он подавил коррумпированное духовенство, эксплуатировавшее людей; он боролся против суеверий, которые разделяли их, и учил всех поклоняться живительному сиянию Солнца и любить друг друга, и все живые существа. Он построил в Сирии Город мира — второй Ахетатон — откуда его Учение могло бы распространиться и завоевать мир. И теперь Сирия восстала с оружием в руках против его мягкого правления. И те, кто был предан ему, были в опасности. «Как птица в ловушке птицелова, так и город Симира. Днем и ночью враги нападают на него и с суши и с моря», — гласило одно из писем, доставленных Фараону в особой поспешности. В другом послании обращались правители другого сирийского города: «Да не покинет нас дыхание Фараона, ибо могущественен враг наш, воистину могущественен».