Алексей Лосев - Итоги тысячелетнего развития, кн. I-II

Однако уже Платон отнесся с настороженностью к подражательности как единственному принципу искусства и, осудив мимесис за его ограниченность, исключил подражательную поэзию из идеального государства, как не могущую выразить глубину идей, призванных воспитать новое общество [418] Несмотря на пристрастие к "неизреченным" символам, сочинения Прокла отличаются отточенностью мысли и формулировки. А.Фестюжьер, рассматривая "философское созерцание и теургическое искусство" Прокла (последнее, кстати, наряду с магией осуждалось Платоном - Legg. X. 909b, XI 933ab, - официальным преемником которого был Прокл), приходит к выводу, что перед нами человек чистого "логоса", "великий диалектик" и "рационалист" (Festugiere A.J. Etude de philosophie grecque. Paris, 1971, p. 585). .

Аристотель тоже не мог остановиться на подражании в искусстве как только лишь на констатации наличного факта. Его учение о том, что подлинное искусство изображает не то, что есть, а то, что еще только собирается стать и появиться, указывает на рождение совсем новой эстетической идеи. Искусство не говорит ни да, ни нет, оно всегда в возможности, оно обращено к будущему, и в художественном образе скрыто бесконечное разнообразие [419] О платоновской критике Гомера и защитниках его творчества см.: Weinstock S. Die platonische Homerkritik und ihre Nachwirkung - "Philologus", 1927, LXXXII, p. 121-153. .

Неоплатоники, и особенно Прокл, еще более углубили критику подражательного искусства.

Прокл, следуя за Платоном и Аристотелем, стал прямо порицать традиционные достоинства поэтического вымысла, посредством которого создаются образы, наиболее адекватные их модели. Мастерство вымысла, которым трагики "обольщали слушателей", оказывается на третьем месте от истины и потому граничит с фантастическим, то есть произвольно вымышленным, видом поэзии, не давая правильного знания людям. Неоплатоники, и особенно Прокл, опираются не на понятие образа как результат подражания, а на понятие символа, который строится на принципиально иной основе [420] Критике теории подражания у Платона посвящен специальный раздел у А.Ф.Лосева (ИАЭ III 32-56). О противопоставлении античному мимесису как подражанию природе "неподражаемого подражания" (amimeton mimema) у Псевдо-Дионисия см.: Бычков В.В. Образ как категория византийской эстетики. - В кн.: Византийский временник, 34, с. 161. . Если образ должен стать благодаря ухищрению вымысла буквальным подобием своего образца, то символ, обладая "истиной сущего" и будучи в своей основе тождествен этой истине, являет ее людям часто через противоположное. "Символическое созерцание и посредством противоположностей показывает природу вещей", – пишет Прокл (198, 18 сл.). "Символическая поэзия", следовательно, не плоская и однозначная, как поэзия подражательная. В символе истина раскрывается постепенно, ее приходится углубленно разгадывать, доискиваться смысла в совмещении противоположных начал [421] Эстетика относительности у Аристотеля впервые разработана А.Ф.Лосевым (ИАЭ IV). . За темнотой символа скрывается его подлинная прозрачность и ясность.

Символ тем и хорош, по мнению неоплатоников, что он заставляет человека пробиваться сквозь непонятное к простоте истины. Прокл закрепляет за символом особый ряд выдающейся поэзии, примером которой может служить Гомер. Однако Гомер сам играет у Прокла роль символа священного и возвышенного искусства. Истинная, неподражательная поэзия всегда символична, по мнению Прокла, а значит, многозначна и глубока.

На основании суждений Прокла можно сказать, что символ дает возможность для бесконечных толкований его в разные эпохи и разными поколениями [422] В.Байервальтес (Beierwaltes W. Proklos. Grundzuge seiner Metaphysik) отмечает разницу между символом и изображением (eicon) у Прокла. "Мифологическо-мифический" символ скрывает смысл того, на что он указывает, гораздо более, чем приоткрывает. Поэтому символ нуждается в толковании мифологов и мистагогов. "Изображение", напротив, понимается как "аналогия", как путь к "прообразу", к "чувственному образу", идее, которая сама из себя "невыразима", но схватывается через образ и в слове (с. 171). В.В.Бычков замечает, что у византийцев в системе эстетических категорий на первое место выдвигаются понятия "образ" и "символ", а не "прекрасное", "гармония" и "мера" классической античности, причем начало этому процессу положили неоплатоники (Образ как категория византийской эстетики, с. 152). .

Собственно говоря, Прокл в "символической поэзии утверждает не искусство формы, восхищающее своим внешним уподоблением природе, а искусство идеи, которое, в представлении неоплатоников, есть эманация божественных потенций, явленная в обличии словесных таинственных символов.

а) При обследовании всех материалов, касающихся употребления слова символ в греческой литературе, нас поражает один чрезвычайно важный факт. И в период греческой архаики, классики, и даже в эпоху эллинизма вплоть до III века н.э., то есть до формирования неоплатонизма, слово символ употребляют крайне редко, случайно, обиходно, отнюдь не терминологически и понятийно.

Из всего множества литературных текстов, поэтических и прозаических, а также специально-философских, можно, как мы видели выше, указать лишь на несколько из Демокрита, Эмпедокла, Платона и Аристотеля, подтверждающих, как медленно и несистематически рождалось то значение символа, которое расцветает лишь на склоне античности, чтобы затем перейти к новоевропейской теории.

Вся греческая традиция до III века н.э. буквально не нуждается в символе и не представляет себе его ценности для искусства, языка или философии. То исконное, простейшее, прозрачное значение символа как результата соединения и слияния двух начал понимается в течение целых столетий совершенно буквально. Одна "половинка" символа так близка к другой, что может на нее указывать и ее заменять. Поэтому "символ огня" у Эсхила вполне может быть понят как "огненный символ", то есть попросту знак огня, сам огонь. Вот это указывание, эта знаковость, наиболее доступная, конкретная, доходящая почти до зримой эмблематики, подменяет собой тот символ, который наша современная наука резко отграничивает от знака [423] Наше мнение не совпадает с точкой зрения Ф.Фонессена (Vonessen F. Der Symbolbegriff im griechischen Denken. - "Bibliographcie zur Symbolik. Ikonographie und Mythologie", 1970, 3, S. 5-10), что в античности символ всегда означал только синтез, а в Новое время - всегда антитезис двух объединенных моментов. Из произведений неоплатоников (Ф.Фонессен их не принимает во внимание) видно, что именно здесь зародилась основа современного антитетичного понимания символа. . Символ, знак и эмблема сливаются в классической Греции в нечто неразличимое, что вполне гармонирует с общим чувственно-материальным характером мировоззрения древних греков. Намек на представление о символе как единораздельном целостном, качественно новом и не имеющем ничего общего с механическим соединением двух отдельных моментов мы находим только в суждениях Демокрита об именах-символах, Эмпедокла – о новом порождении из двух противоположных начал и пифагорейцев, символ которых благодаря своей загадочной природе открывает возможность для многозначности [424] Schlesinger M. Geschichte des Symbols. Berlin, 1912 (Hildesheim, 1967). Опираясь на книгу М.Шлезингера, А.Диттман останавливается на понимании символического у Канта, Ф.Крейцера, Гете, Гегеля, Гердера (ср. с. 84-87), подробно анализируя понятие символе у Ф.Фишера и Э.Кассирера, имевшее огромное значение для искусствоведческих теорий А.Варбурга и Э.Панофского (Dittmann A. Stil, Symbol, Struktur, S. 88-108). [425] Дефиниция символа с учетом единораздельной структуры и возможности бесконечных толкований подробно разработана А.Ф.Лосевым в статье "Логика символа" (Контекст. 1972. М., 1972, с. 182-217). См. также: Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство, с. 36-69. .