Александр Субетто - Ноосферный прорыв России в будущее в XXI веке

Уже перед самым выпуском, в начале апреля 1914 г., судьба подарила ему встречу с К.Э. Циолковским, которая стала для него и знаковой, и программной. Чижевский так вспоминает об этом:

«Однажды, в начале апреля 1914 года, мы, ученики последнего класса Калужского реального училища, неожиданно узнали, что урок рисования отменяется и вместо него нам прочтет лекцию Константин Эдуардович Циолковский. О нем я уже слышал, что он большой оригинал, посвятивший всю жизнь вопросам воздухоплавания и имеющий в этой области самостоятельные работы. Калужане к нему относились снисходительно, часто с улыбкой, а то и с открытой насмешкой. Но нам директор, естественник, доктор зоологии Федор Мефодьевич Шахмагонов, предупреждая нас о лекции Циолковского, сказал: “Имейте в виду, господа, сегодня вы увидите человека выдающегося. Циолковский – ученый, изобретатель и философ. Внимательно слушайте его лекцию. Его идеям принадлежит большая будущность”» [192] .

Так встретились семнадцатилетний Чижевский и пятидесятисемилетний Циолковский. В той лекции Циолковский рассказывал о возможностях полета с помощью ракет с Земли на Луну, Марс и другие планеты и сопровождал свой рассказ научной аргументацией. Весь класс был в восторге «от смелости его идей». Ученики с энтузиазмом приняли его предложение помогать ему впоследствии, когда они станут «учеными, инженерами или деятелями на других поприщах» [193] . Поскольку Циолковский после лекции пригласил учеников посетить его в ближайшее время, Чижевский воспользовался этим и посетил его через неделю. К тому времени будущий выпускник училища был достаточно опытным исследователем, увлекавшимся не только астрономическими наблюдениями, но и «изучением циклической деятельности Солнца» [194] . У него было много вопросов: «Знал лишь, что Солнце определяет собою Жизнь и Смерть на Земле. А вот эти циклы?… Полярные сияния и магнитные бури связаны с ними. А дальше? В этом заключалась суть вопроса» [195] .

Циолковский встретил молодого человека словами: «…Я очень рад вашему приходу, молодой человек. Во-первых, сегодня воскресенье – мой приемный день. – И он слегка улыбнулся. – А во-вторых, моими работами мало кто здесь интересуется и посещениями не избаловали» [196] . Начался разговор вокруг «идей космической биологии». Именно так характеризует этот первый разговор Чижевский.

«Он долго не отвечал на мой основной вопрос: могут ли циклы солнечной активности иметь влияние на мир растений, животных и даже человека. Он думал. Затем сказал:

– Было бы совершенно непонятно, если бы такого действия не существовало. Такое влияние, конечно, существует и скрывается в любых статистических данных, охватывающих десятилетия и столетия. Вам придется зарыться в статистику, любую статистику, касающуюся живого, и сравнить одновременность циклов на Солнце и в живом.

– Так просто? – наивно спросил я.

– Просто, но не так, как вы думаете. Вам придется много поработать, но мне кажется, что в этой области можно обнаружить много самых удивительных вещей.

Я ушел от Константина Эдуардовича с добрым советом и с твердой уверенностью, что стою на правильном пути» [197] .

А.Л. Чижевский получил благословение от К.Э. Циолковского, подобно тому как А.С. Пушкин, по его утверждению, получил благословение от Г.Р. Державина.

Э.Н. Елисеев ввел в науковедение категорию «потока научных идей» [198] . Фактически за этой категорией и соответствующей концепцией «потока идей», стоит системогенетика науки [199] , исследующая механизмы преемственности в эволюции науки, научной сферы в жизни человечества.

В самой дружбе К.Э. Циолковского и А.Л. Чижевского проявилась закономерность системогенетики русского космизма как движения потоков идей. Космические идеи Циолковского вошли в «соприкосновение» с зарождающимися космическими идеями его молодого собеседника.

Заканчивая раздел об ученичестве А.Л. Чижевского, подчеркнем особый расцвет российской школы, рождающей гениев Эпохи Русского Возрождения. В Калужском реальном училище работали преподаватели, профессора, которые одновременно или ранее преподавали в высшей школе, вели исследования. Встреча с К.Э. Циолковским – лишь одно из свидетельств внимания, которое ученые уделяли общеобразовательной школе и отвечали на ее запросы. Здесь проявилась традиция выращивания в школе мыслящих людей, граждан России, которая уже заявила о себе в Царскосельском лицее.

Такая стартовая позиция помогла А.Л. Чижевскому одновременно с поступлением в высшую школу погрузиться в научные исследования. Становление Чижевского как ученого было стремительно-космическим, соответствующим объекту его исследования – взаимодействиям Земли, Солнца и космоса.

В настоящее время над российской школой, над этой ее традицией навис дамоклов меч реформ, пытающихся превратить образование в торговую организацию, поставляющую на рынок образовательные услуги. Фактически это – капиталистическая смерть отечественного образования. Следует согласиться с профессором Р. Лившицем из Комсомольска-на-Амуре [200] , когда тот, выступая против рыночной, «образовательно-услуговой» идеологии реформ, превращающей учителя в «голую функцию» продавца услуг, подчеркнул, что учитель в первую очередь – нравственный авторитет, что нужно спасать российское образование, обращаясь к национальным традициям в этой сфере, которые восходят к петровско-ломоносовской доктрине академического университетского образования, проходят через весь XIX в. и начало ХХ-го века, всю систему советского образования. Именно это образование стало основанием Эпохи Русского Возрождения, в котором гении никогда не забывали о школе.

Сам пример становления и взросления А.Л. Чижевского в школе есть свидетельство высочайшего качества российской системы образования.

Возвращаясь к ученичеству великого русского гения и роли семейного воспитания, отметим еще одну черту, которая стала основой его стиля жизни, успехов в самообразовании и научных достижений – это дисциплинированность ума.

«Дисциплина поведения, дисциплина работы, дисциплина отдыха были привиты мне с самого детства. Это – важнейшие регуляторы жизни… Данным качеством я был обязан правильному и строгому воспитанию и тем правилам, которые мне привили родители и родные с первых же дней сознательного существования. Не нуждаясь ни в чем в детстве, я привык к постоянной работе. И когда пришло время, когда нельзя было не работать, я принял работу как истинное благо, как обычное и обязательное явление жизни» [201] , – так подводит итог в своей рефлексии уже в конце жизни А.Л. Чижевский, осмысливая стимулы, которые «привязали» его к «колеснице» науки.