Анатолий Иванов - Заратустра говорил не так.

В Западной Европе у нас остались без внимания одни германцы. Их религия имела ряд оригинальных черт. Пожалуй, главная ее особенность состояла в том, что германские боги не были бессмертными. Мрачная идея гибели богов накладывала на германский пантеон печать величественного трагизма. Вторая особенность заключается в разделении богов на два класса. Одних из них, азов, Г.Шнейдер считает истинно-германскими богами, но они на землях, населяемых германцами, – боги пришлые, вторгшиеся с юга. Центр почитания ванов находился между Балтийским и Северным морями, в древней Скандинавии нет никаких следов почитания ванов [H.Schneider. Die Gotter der Germanen. стр. 17, 26, 28.]. Де Фриз добавляет еще социальное различие: ваны – боги плодородия, боги крестьян, азы – боги военной аристократии [J. de Vries. Keltische Religion. стр. 153.]. Шнейдер еще замечает, что азы – личности, ваны – безымянные боги природы [H.Schneider, цит.соч., стр. 210.]. Единственный общегерманский бог среди последних – Бальдр. Надо сказать, что все эти соображения на религиозные темы еще раз подтверждают правильность теории Ч.Сихольма. Ваны – боги догерманского населения Скандинавии, по Сихольму – кельтов. Главным среди азов является Вотан (Один). Но уникальность германской религии еще и в том, что в ней центральное место занимает отрицательный персонаж. Ж.Дюмезиль так прямо и пишет: в Скандинавии первое место занимает темный бог[G.Dumezil. Mythe et epopee. 1971. II. стр. 91.]. Г.Шнейдер тоже не жалеет темных красок для описания Одина. Во-первых, он считает его демоном смерти [H.Schneider, цит.соч., стр. 7, 48.]. Во-вторых, он сравнивает его положение среди азов с положением Диониса среди олимпийских богов, производит его от слова Wut – ярость, находит у него черты фракийского оргиастического культа и вообще подозревает в нем чужеродного внедренца [Там же, стр. 15-16, 23.]. Он ссылается на Эдду, по которой Один впервые принес в мир войну, ссору, клятвопреступление [Там же, стр. 42.]. Он называет Одина архигрешником среди богов, богом ненадежным, хитрым обманщиком, колдуном, применяющим и белую и черную магию [Там же, стр. 164, 167.]. Наконец, не без злорадства отмечает, что лангобарды чтили Вотана в образе змия [Там же, стр. 183.]. Согласитесь, от такого букета качеств можно в ужасе шарахнуться. Якоб Гримм довольно робко пытался взять Вотана под защиту, намекая, что его отрицательная характеристика исходит из христианских кругов [Jakob Grimm. Deutsche Mythologie. стр. 124.]. Но похоже здесь тот самый редкий случай, когда дело не в христианах.

Светлым образом германской мифологии является Донар, сочетающий в себе черты Зевса и Геркулеса, почему Г.Шнейдер считает более правильным сравнивать его не с Зевсом, а с индийским Индрой [H.Schneider, цит.соч., стр. 15.]. Якоб Гримм предполагает, что культ Донара более древний, чем культ Вотана (в древних сагах Тор ставится впереди Одина), притом это культ простых воинов [J.Grimm, цит.соч., стр. 46-47, 138.].

Немцы хвастаются еще тем, что их предкам, в отличие от индийцев, славян и кельтов были чужды изображения богов в виде полуживотных [H.Schneider, цит.соч., стр. 60.] или со множеством голов, рук и ног [J.Grimm, цит.соч., стр. 216.]. Фон Везендонк выдвигает еще на первый план абстрактность мышления на том основании, что личности богов обрисованы у германцев нечетко, почти как у римлян [O. G. von Wesendonk. Das Wesen der Lehre Zarathustras. Leipzig. 1927. стр. 26.].

Итак, мы очень бегло ознакомились почти со всеми умершими арийскими религиями. Собственно, считать их вполне умершими не совсем правильно, так как европейские народы и под христианством продолжали жить фактически в состоянии двоеверия. Но двоеверие это оставалось неосознанным, где-то на уровне инстинкта. Не было осознано главное: какие ценности были потеряны с воцарением христианства и почему именно они были потеряны. Мы видели, что индоевропейские народы – богатый, разнообразный мир, каждая из ветвей этой большой семьи имела свои, особые дарования – кто эстетические, кто политические и т.д. Но способность к религиозному творчеству – это тоже особый дар, в полном смысле слова дар Бога, и им обладают далеко не все. В индоевропейской семье только одна ветвь обладала этим даром, а именно, ветвь индо-иранская, которая сделала за нас то, что мы не смогли сделать сами. Дьявольская игра судьбы, которую христиане принимают за божественное провидение, разлучила нас с нашими братьями, а когда мы снова встретились, мы не узнали друг друга. Наша религиозная бездарность (да, да, придется нам признать самокритично этот факт) парализует нас до сих пор. Мы не только не в силах творить, мы не в состоянии даже просто взять свое у своих, будучи приученными брать только у чужих. Мы попали в русло лжетрадиции и упорно следуем по нему.

До тех пор, пока европейская часть арийского мира будет цепляться за полу еврейского бога, ей нечего рассчитывать на возрождение и освобождение. Претензии христианствующих теоретиков на роль духовных вождей арийцев в борьбе против сионизма смешны и нелепы. Бороться с сионизмом под знаменем еврейского бога? Исход такой «борьбы» предрешен заранее. И нечего ссылаться на средние века. Тогда рассеяние и бездомность евреев воспринимались как явные признаки тяготеющего над ними божественного проклятия. Но сегодня, когда они вновь обрели дом, когда их безоговорочно поддерживает сильнейшая мировая держава, когда они пользуются таким влиянием – как иначе воспринимать это, кроме как доказательство истинности их претензий на то, что с ними бог? По-христиански иначе не объяснишь. Зато с точки зрения борьбы двух начал возможно и иное объяснение, иное понимание их и нашей миссии, и только при таком понимании мы можем рассчитывать на победу. Но для этого нужно оторваться от грязной палестинской лужи и обратиться к светлым родникам своего духовного наследия.

Когда я читаю христианские книги, у меня такое ощущение, словно меня напоили мочой. Когда я читаю арийскую религиозную литературу, я припадаю к источнику живой воды. Предоставим же слово арийцам.

Сегодня Индия кажется нам далекой и экзотической страной, влекущей своими тайнами и красотами, но какой-то чужой. Однако странное дело: чем больше мы будем углубляться в прошлое Индии, тем ближе она нам будет становиться. Причина этого явления проста и понятна: родственный нам по крови и по духу народ попал в совершенно непривычные природные условия, принял в свои жилы изрядную дозу чужой крови и испытал мощное влияние чужеродной культуры. Все эти обстоятельства привели к тому, что исследователи Индии ломают голову над загадкой: каким образом «первоначально жизнерадостное, жаждавшее долголетия и бессмертия настроение ведийского периода сменилось... тем безнадежным взглядом на бытие, который в многочисленных трансформациях последнего видит только продление страдания», и предполагают причину этого «в вырождении индоарийских родов, вызванном частью климатическими условиями, а частью смешением с грубой туземной расою». [В.А.Кожевников. Буддизм в сравнении с христианством, т.1, Петроград, 1916, стр.190-191.] В результате мы имеем в современном индуизме столь же многослойный комплекс, как в маздеизме Авесты, и в нем нужно столь же тщательно разбираться, отделяя свое от чужого. Но в отличие от Авесты «свое» в индуизме относится, большей частью, еще к периоду политеизма, а подъем индийской религиозной мысли на более высокий уровень шел уже совершенно особым путем, и вершины, достигнутые на этом пути, не имеют общеарийского значения. Непривычные для нас представления о Боге воспринимаются с большим трудом и с внутренним сопротивлением, а переучиваться нам поздно. Маздеизм для нас проще и понятней, это, по сути, то же христианство, только без еврейских наклеек, нытья и соплей: индуизм – уже совершенно другая религия. А человеку всегда легче сменить обои и мебель в привычной квартире, чем переехать на совершенно новое место.