Анатолий Иванов - Заратустра говорил не так.

Мы знаем ее под японским названием, которое в Китае звучит «чань», а в индийском оригинале «дхьяна» и означает «созерцание, размышление». Столь длинный путь, проделанный этим учением, порождает подозрения: не наглоталось ли оно по дороге чего-нибудь неарийского? Алан Уоттс, например, прямо утверждает, что столь характерная для школы дзен идея мгновенного прозрения более подходит китайскому образу мышления, чем индийскому, [Alan Watts. The Way of Zen. стр. 103.] но, вопреки этому утверждению, мы впервые находим эту идею в произведениях индийского махаянистского буддизма, цитируемых тем же Уоттсом. Так «Ланкаватара-сутра» говорит и о постепенном, и о внезапном прозрении, а «Ваджрачхедика», исходя из известного тезиса «нирвана есть сансара» приходит к выводу: «Если нирвана действительно – здесь и теперь, то искать ее – значит потерять ее, поэтому достижение ее постепенными этапами – вряд ли подходящий способ. Ее нужно увидеть в данный момент, непосредственно». [Там же, стр. 98.]

Согласно легенде, чань занес в Китай в V в. индийский монах Бодхидхарма, который несколько лет сидел в созерцании, уставившись на стену, так что у него отнялись ноги. Но подражателей его уже стали осмеивать. К одному из них подошел другой монах и спросил, зачем он так сидит. «Чтобы стать Буддой», – ответил тот. Тогда второй монах сел рядом и стал полировать черепицу. «Что ты делаешь?» – спросил первый монах. «Зеркало», – ответил второй. «Но разве можно таким способом сделать зеркало?» «А разве можно стать Буддой, сидя, уставившись на стену?»

Утвердилась вторая точка зрения. Школе дзен стали претить «искусственность, любая поза, любой внешний знак внутренней значительности». Стало считаться возможным достижение просветления в любой ситуации. «Последователи дзен должны затеряться в мире, а не замыкаться в стенах монастыря». [Е.В.Завадская. Восток на Западе. М., 1970, стр.23-24.]

Отрицание ритуала как способа общения с Богом сказалась в особой форме единения в рамках дзен религии и искусства. На «иконах» в дзенском религиозном ритуале чаще всего изображен пейзаж или ветка цветущей сливы. [Там же, стр.28,31.] Словом, дзен стремится через мгновение постичь вечность. С одной стороны – освобождение от времени, с другой – от всяких условностей, включая моральные. [A.Watts, цит.соч., стр.218,127.] Путь дзен начинается с освобождения от иллюзии, которая состоит в преследовании несуществующей цели – добра без зла. [Там же, стр.145.]

Стоп. До сих пор все было хорошо и красиво, но когда мне начинают говорить о вечности и неизбежности зла, внутри меня загорается красная лампочка и раздается сигнал тревоги. И я начинаю вспоминать, что во всемирном царстве сионских мудрецов будет одна господствующая религия, в которой соединятся православие, католицизм и преобразованный буддизм. Я начинаю вспоминать, что еврейский мистик Мейринк, автор каббалистического романа «Голем» и глава пражской теософской ложи Голубой звезды стал буддистом, что с ним и с этой ложей был связан поклонник дзен-буддизма еврейский композитор Малер, а сегодня на Западе дзен пропагандирует еврейский писатель Сэлинджер. И от такой компании хочется держаться подальше.

Покинем, теперь Индию и обратимся к иранцам. Хорошим примером верований иранцев, еще не затронутых реформой Заратустры, О. фон Везендонк считает скифов. [O. G. von Wesendonk. Das Wesen der Lehre Zarathustros, стр.42.] Правда, И.С.Брагинского удивило почти полное совпадение афоризма, приписываемого легендарному скифскому мудрецу Анахарсису (Анахварти), поразившему своей мудростью Афины во времена Солона (т.е. на грани VII и VI в. до н.э.), со словами зороастрийского кредо «Исповедую благие помыслы, благие слова, благие дела» [И.С.Брагинский. Из истории таджикской народной поэзии. М., 1956, стр.42-43.], но вряд ли на этом основании можно говорить о проникновении маздеистских идей в скифскую среду в столь раннее время. Анахарсис во всех отношениях фигура нетипичная для скифов, он много странствовал, изучал чужие религии и за приверженность к одной из них, а именно к культу Великой Матери, был убит самими скифами (Геродот IV.76), как Христос евреями. Мысль эту он мог либо услышать где-то во время своих путешествий, либо идея триединства мысли, слова и дела уже бытовала в иранской среде еще до Заратустры. Основным письменным источником, из которого черпаются сведения об верованиях скифов, является Геродот, который сообщает имена скифских богов – Табити, Папая, Апи и других, – как обычно, находя для них греческие аналоги (IV.59). Он сообщает также об отсутствии у скифов кумиров и храмов и о массовых жертвоприношениях, включая человеческие, особенно при погребениях вождей (IV.60,62,71,72), что подтверждается данными археологии. Геродот приводит также собственную легенду скифов об их происхождении от перво-человека Таргитая, жившего тысячу лет назад, и от трех его сыновей, Липоксая, Арпоксая и Колаксая, при которых с неба упали золотые предметы – плуг, ярмо, секира и чаша, давшиеся в руки только младшему из сыновей, Колаксаю, и с тех пор ставшие символом царской власти (IV.5-7). Разделение трех функций между этими сыновьями – земной эквивалент того разделения, которое Ж.Дюмезиль приписывает общеарийскому пантеону. Однако, появление особой касты священнослужителей, как показывает Д.С.Раевский, явление позднейшее, первоначально же царь объединял в своем лице и военную и сакральную функции. [Д.С.Раевский. Очерки идеологии скифско-сакских племен., М., 1977, стр.75.]

Это же совмещение мы находим потом у парфян [Г.А.Кошеленко. Родина парфян, М., 1977, стр.72.] и у первых царей Сасанидской династии в Иране. [S.Wikunder. Feuerpriester in Kleinasien und Iran. стр.48.] Священный характер царской власти подтверждался обрядом бракосочетания скифского царя с богиней Табити [Д.С.Раевский, цит.соч., стр.88.]. Общество делилось, таким образом, только на два слоя, воинов и земледельцев. Такое же разделение мы имеем в Авесте и в некоторых индийских источниках [Там же, стр.77.]. Священников-авхатов, которые носили белые одежды (как зороастрийское духовенство и кельтские друиды), Д.С.Раевский связывает с киммерийцами, которые смешались со скифами. Гипотеза о кельтском происхождении киммерийцев находит подтверждение в аналогиях между обычаями скифов и валлийским (кимрским) обычным правом. [Там же, стр.139,67,76.]

Геродот не преминул пересказать и миф, связывающий происхождение скифов с одним из подвигов Геракла – угоном быков Гериона. Во время этого путешествия Геракл вступил в брак с полудевой-полузмеей, от которого родились три сына – Агафирс, Гелон и Скиф. Геракл оставил им свой лук и велел признать первенство за тем, кто, возмужав, сумеет этот лук натянуть. Победил Скиф (IV.9-10). Д.С.Раевский блестяще доказал, что на знаменитых скифских вазах изображены именно сцены из этой легенды. Он же пишет, что в иранской религии существовал единый культ мужского божества, угоняющего быков, и женского божества со змеями. Оба эти персонажа являются двуединым воплощением огня. [Там же, стр.56.] А.П.Чайковский в своей совершенно фантастической книге «Родина народов арийской расы, где она была и отчего покинута» (М.,1914) обнаруживает полное непонимание этого мифологического сюжета и абсолютное неумение анализировать какие бы то ни было исторические и мифологические источники. В Ведах роль угонщика быков играет Индра, а герой валлийской легенды, Ху Гадарн, пригоняет скот в Британию аж из Ирана через Кавказ [Ch Seaholm. The Kelts and the Vikings, стр.142.]. Женское же божество со змеями по имени Вент, олицетворяющее мать-землю, известно у этрусков [З.Майяни. Этруски начинают говорить. М., 1966, стр.102-103.].