Владимир Катасонов - Введение в философскую феноменологию

С точки зрения проникнутости самого познающего «я» бытием многие проблемы метафизики выступают как деградированные таинства. Таковы, как указывали мы уже выше, проблемы свободы и зла. И с другой стороны, со стороны проблемности, тайна определяется Марселем как «проблема, вторгающаяся в собственные условия своей возможности» [76] Цит. соч. С. 55. . В широком смысле слова и сам акт человеческой мысли есть для философа некая тайна, потому, что мысль не довольствуется никаким символическим представлением и стремится любую схему, изображение, символ истолковать как неадекватные и побудить нас к дальнейшему исследованию. Мысль все время подталкивает нас признать, что внутри нас, как и извне, мы все время сталкиваемся с конкретным неисчерпаемым .

Хотя все познаваемое выступает для нас в виде некоторого опыта, который, собственно, есть всегда только мой опыт , нечто мне данное , тем не менее мысль в познании стремится подняться до «...превосходящей и охватывающей меня мысли, с которой я не могу, даже идеальным образом, отождествиться» [77] Цит. соч. С. 56. . Эта предносящаяся нам неисчерпаемая конкретность не может быть сведена ни к какой данности, но может только лишь

{стр. 49}

быть признанной или только лишь приветствуемой в ее манифестации. Всякая данность, подчеркивает Марсель, предполагает некоторую возможность инвентаризации бытия, возможность разложения бытия на части и манипулирования этими частями, что свидетельствует об опре­деленной власти субъекта, и в моральном плане дает ему своеобразное удовлетворение [78] Ср. Хайдеггеровское понятие постав (Gestell) в работе: Хайдеггер М. Вопрос О технике// Новая технократическая волна на Западе. М., 1986. С. 55. . Но в то же время «доступное инвентаризации открывает простор для отчаяния», — цитирует философ самого себя (из работы «Быть и иметь»). Почему так? Потому что это инвентаризованное бытие есть противоестественное отделение нас самих от бытия в собственном смысле, как бы помещение в некоторую тюремную камеру, из которой нет выхода... Для пояснения своей мысли Марсель приводит бытовую аналогию, одну из ряда тех, которыми он пользуется довольно часто. Предположим, мы оказались в некотором новом месте, которое поначалу нам кажется очень интересным и неисчерпаемым по своим возможностям. Но вот, после некоторого времени, мы уже обошли все уголки этой местности, все тропинки, мы уже здесь «все знаем», и нам становится все это неинтересно. Нет ничего нового! И самое главное, подчеркивает философ, что мы не можем сообщить, передать наше восприятие другим людям, которые живут в этой местности, которые более тесно связаны с ней или по рождению, или профессионально, или каким-то другим образом. Я же пришел сюда только для того, чтобы просто обогатить «мое имение», новыми «впечатлениями» и «воспоминаниями». В жизни мы очень часто ведем себя как подобные коллекционеры. И нам становится скучно. Почему? Вроде же мы стремились к расширению нашего познания? А жизнь очень коротка, чтобы стараться все усвоить не просто схематично, а глубже... Однако, говоря ответственно, для меня же самого подобное накопление фактов, «знаний» имеет слишком малую цену. «И что значит то, что я смог бы узнать и присоединить к себе, по сравнению с тем, чего я не могу увидеть, что мне не удастся ассимилировать? И здесь меня поджидает отчаяние, я как бы попадаю в окружение. И чувствую: это тюрьма» [79] Набросок конкретной философии... С. 57. .

В особенности, жизненная фальшь и философская пустота этого познания выступает, когда речь идет о познании человека. Здесь также возможно подобное коллекционирование. Оно очень распространено в виде всякого рода анкетирований и интервью. К человеку здесь относятся как к некоторому минералу, из которого можно извлечь некоторую долю полезного металла, пишет французский философ. Речь опять идет о некоторой данности. Речь идет об общении, в котором я

{стр. 50}

ничего не сообщаю о себе, в котором я претендую только «объективно» получить «информацию» о собеседнике. Этот собеседник не существует для меня вне рамок тех вопросов, которые я ему приготовил. Я имею дело, собственно, не с собеседником, а с идеей собеседника, которую я заранее имел о нем. Я хочу заключить его в тот круг мысли, который я имел о нем, который доступен моему мировоззрению. Этот другой уже собственно и не другой, «...это другой, взятый в связи со мной, разобранный, расчлененный или же находящийся в процессе разборки». Он даже не существует для меня как другой, т. к. я и сам не выступаю для него как живое существо. Только если мы вступаем в мир истинной коммуникации, мы адекватно встречаемся с другим и эта моя встреча с трансцендентным мне реализуется в любви. «Категория данности здесь преодолевается. “Никогда достаточно, всегда — больше, всегда — еще ближе” — вот простые слова, выражающие со всей очевидностью изменение перспективы...» [80] Набросок конкретной философии... С. 58. Именно эти слова означают, по Марселю, требование познания конкретной неисчерпаемости в общении людей.

Большую роль в философских размышлениях Марселя играли смерть , самоубийство , предательство. Более того, философ считал, что если какая-то философия стремится избежать этих тем, то она виновна в худшем из возможных предательств. В этой позиции сказывался, на наш взгляд, характерный для XX века разрыв современной философии с традицией модерна. В последней существовало немало философов, которые почти не касались подобных тем. Взять хотя бы фигуру Лейбница, которого по масштабам его философии трудно даже с кем-либо и сравнить, и тем не менее его рационалистическая философия полна оптимизма и веры в человеческий разум. У Марселя же смерть, самоубийство, предательство — все выступают как представители феномена испытания. Говоря об испытании, Марсель, как очень часто бывает у этого философа, поясняет это, анализируя конкретный пример. Так, молодые люди любят друг друга, и им кажется, что любовь их истинна и абсолютна. Но нередко взрослые, родители или знакомые предлагают им не спешить с решением о совместной жизни и «проверить свое чувство временем». Время или разлука не являются здесь только препятствием, подчеркивает Марсель, они играют роль, скорее, трамплина. Они позволяют выяснить вопрос о реальной силе их чувства, об их совместной, через их чувство, причастности реальности. «Время само по себе или разлука не судят, не решают. Но они проясняют сознание, позволяя ему сориентироваться в нем самом» [81] Цит. соч. С. 59. . Это прояснение сознания есть существенный момент в конституции конкретной философии, как ее понимает Марсель.