Бенедикт Андерсон - Воображаемые сообщества

Точка зрения, которую я предлагаю, возможно, покажется не такой уж абстрактной, если прибегнуть к краткому анализу четырех художественных произведений, взятых из разных культур и разных эпох, из которых все, кроме одного, неразрывно связаны с националистическими движениями. В 1887 г. «отец филиппинского национализма» Хосе Рисаль написал роман «Не прикасайся ко мне» («Noli me tangere»), считающийся ныне величайшим достижением современной филиппинской литературы. Кроме того, это был едва ли не первый роман, написанный «туземцем», индио [72] Рисаль написал этот роман на колониальном языке (испанском), который был тогда лингва франка для этнически разнородных евразийских и коренных элит. Бок о бок с этим романом появилась и «националистическая» пресса, причем не только на испанском, но и на «этнических» языках, таких, как тагальский и илоканский. См.: Leopoldo Y. Yabes, The Modern Literature of the Philippines // Pierre-Bernard Lafont, Denys Lombard (eds.), Littératures contemporaines de l'Asie du Sud-Est, p. 287–302. . Вот как восхитительно он начинается:

«В конце октября дон Сантьяго де лос Сантос, — или, как его называли, „капитан Тьяго“, — устраивал прием. Вопреки обыкновению приглашения были разосланы лишь после полудня того же дня, однако еще до этого и в Бинондо, и в других поместьях, и даже в самом городе только и говорили о предстоящем приеме. Капитан Тьяго слыл человеком гостеприимным, и было известно, что двери его дома — как и его страны — открыты для всех и вся, если речь, конечно, шла не о торговле и не о какой-нибудь новой и смелой идее.

Весть о приеме молниеносно распространилась среди прихлебателей, выскочек и прочей шушеры, которую Господь бог сотворил в превеликой своей благости и с таким усердием размножает в Маниле. Кто принялся начищать ботинки, кто — искать запонки и галстуки, но при этом всех волновала одна мысль: как поздороваться с хозяином дома так, чтобы прослыть его давнишним приятелем, а если представится случай — извиниться за то, что не смог выбраться пораньше.

Званый ужин состоялся в одном из особняков на улице Анлоаге, и хотя номера мы не помним, постараемся описать этот дом так, чтобы его легко можно было узнать, если, разумеется, он уцелел после землетрясений. Мы не думаем, чтобы сам хозяин приказал бы его разрушить — такой труд обычно в этих краях берут на себя Бог или Природа, тем самым освобождая наше правительство от излишних хлопот» [73] José Rizal, Noli me tangere (Manila: Instituto Nacional de Historie, 1978), p. 1. (Перевод мой.) Во времена первой публикации «Воображаемых сообществ» я не владел испанским языком, а потому невольно был вынужден положиться на поучительно неправильный перевод Леона Мария Герреро. (Приводится в пер. с испанского М. Былинкиной по изданию: Хосе Рисаль. Не прикасайся ко мне. М.: Художественная литература, 1978, с. 21–22. — Прим. пер.) .

Пространного комментария здесь, разумеется, не нужно. Достаточно заметить, что с самого начала образ (совершенно новый для филиппинской словесности) приема, который обсуждается сотнями безымянных людей, не знающих друг друга, в разных районах Манилы в конкретный месяц конкретного десятилетия, непосредственно будит в фантазии воображаемое сообщество. И в выражении «один из особняков на улице Анлоаге», который «мы постараемся описать так, чтобы его легко было узнать», теми, кто мог бы его узнать, являемся мы-филиппинские-читатели. Невольный переход дома из «внутреннего» времени романа во «внешнее» время повседневной жизни [манильского] читателя дает гипнотическое подтверждение монолитности единого сообщества, которое охватывает действующих лиц, автора и читателей, движущихся вперед в потоке календарного времени [74] Обратите, в частности, внимание на происходящий в том же предложении незаметный переход Рисаля с прошедшего времени в слове «сотворил» (crió) на настоящее время, общее для всех-нас-вместе, в слове «размножает» (multiplica). [В цитируемой русской версии это слово переведено в прошедшем времени; при цитировании было внесено соответствующее изменение. — Прим. пер. ] . Обратите внимание также на общий тон. Хотя Рисаль не имеет ни малейшего представления об индивидуальных идентичностях своих читателей, он письменно обращается к ним с ироничной интимностью, словно их взаимоотношения друг с другом не являются ни в малейшей степени проблематичными [75] Обратной стороной анонимной безвестности читателей была/ остается непосредственная известность автора. Эта безвестность/известность, как мы далее увидим, напрямую связана с распространением печатного капитализма. Еще в 1593 г. энергичные доминиканцы опубликовали в Маниле книгу «Doctrina Christiana». Однако на протяжении последующих столетий печать оставалась под строжайшим контролем церкви. Либерализация началась лишь в 60-е годы XIX века. См.: Bienvenido L. Lumbera, Tagalog Poetry 1570–1898, Tradition and Influences in its Development, p. 35, 93. .

Ничто не дает так почувствовать резкие прерывности сознания в духе Фуко, как сравнение «Noli» с самым известным литературным произведением предшествующего периода, написанным коренным «индио»: «Pinagdaanang Buhay ni Florante at ni Laura sa Cahariang Albania» [ «История Флоранте и Лауры в Албанском королевстве»] Франциско Балагтаса (Бальтасара), первое печатное издание которого датировано 1861 г., хотя написано оно было, возможно, еще в 1838 г. [76] Ibid., p. 115. Ибо, хотя Балагтас был еще жив, когда родился Рисаль, мир его литературного шедевра во всех основных аспектах чужд миру «Noli». Место действия — сказочная средневековая Албания — крайне удалено во времени и пространстве от Бинондо 1880-х годов. Герои произведения — Флоранте, албанский дворянин-христианин, и его сердечный друг Аладин, персидский аристократ и мусульманин («моро»), — напоминают нам о Филиппинах одной только связкой «христианин — моро». Там, где Рисаль умышленно орошает испаноязычную прозу тагальскими словами для создания «реалистического», сатирического или националистического эффекта, Балагтас, сам не того сознавая, вкрапляет в свои тагальские четверостишия испанские фразы просто для того, чтобы повысить великолепие и звучность своего поэтического слога. Если «Noli» было рассчитано на то, чтобы его читали, то «Florante at Laura» — на то, чтобы его пели вслух. Поразительнее всего то, как Балагтас обращается со временем. Как отмечает Лумбера, «развертывание сюжета не соответствует хронологическому порядку. История начинается in medias res [77] Посередине, в самый разгар событий (лат.). (Прим. пер). , так что полный ее смысл доходит до нас лишь через последовательный ряд речей, служащих короткими ретроспекциями» [78] Ibid., p. 120. . Из 399 четверостиший почти половина — это рассказы в беседах с Аладином о детстве Флоранте, студенческих годах, проведенных им в Афинах, и его последующих военных подвигах [79] Техника здесь подобна технике Гомера, которая искусно разбирается в книге Э. Ауэрбаха «Мимесис», глава 1 («Рубец на ноге Одиссея»). . «Устное возвращение к прошлому» было для Балагтаса единственной альтернативой прямолинейно выстроенному поступательному повествованию. Если мы и узнаём что-то об «одновременном» прошлом Флоранте и Аладина, то связываются они не структурой повествования, а их переговаривающимися голосами. Как далека эта техника от техники романа: «Той весной, когда Флоранте еще учился в Афинах, Аладина изгнали со двора повелителя…» В итоге, Балагтасу ни разу не приходит в голову «разместить» своих протагонистов в «обществе» или обсуждать их со своей аудиторией. И за исключением сладкозвучного течения тагальских многосложных слов, в его тексте не так уж и много «филиппинского» [80] «Paalam Albaniang pinamamayanan ng casama, t, lupit, bangis caliluhan, acong tangulan mo, i, cusa mang pinatay sa iyo, i, malaqui ang panghihinayang». [ «Прощай, Албания, ставшая отныне царством зла, жестокости, неразумия и обмана! Я, твой защитник, которого теперь ты убиваешь, Оплакиваю, тем не менее, судьбу, которая тебя постигла».] Эти знаменитые строки иногда толковали как завуалированную декларацию филиппинского патриотизма, но Лумбера убедительно доказывает, что такое толкование является анахроническим. Tagalog Poetry, p. 125. (Приведенный перевод на английский сделан Лумберой.) Я слегка изменил тагальский текст поэмы, дабы привести его в соответствие с изданием 1973 года, сделанным с оттиска 1861 года. . В 1816 г., за семьдесят лет до написания « Noli», Xoce Хоакин Фернандес де Лисарди сочинил роман под названием «El Periquillo Sarmiento» [ «Неутомимый Попугай»], который, очевидно, был первым латиноамериканским произведением в этом жанре. По словам одного критика, текст представляет собой «суровый обвинительный акт испанскому правлению в Мексике: самыми примечательными его чертами выставляются невежество, суеверие и коррупция» [81] Jean Franco, An Introduction to Spanish-American Literature, p. 34. . Глубинная форма этого «националистического» романа видна из следующего его пересказа: