Бенедикт Андерсон - Воображаемые сообщества

Во-вторых, есть серьезные основания усомниться в применимости к большей части Западного полушария убедительного во всех иных отношениях тезиса Нейрна, который гласит:

«Пришествие национализма, в сугубо современном смысле этого слова, было связано с политическим крещением низших классов… Хотя иной раз националистические движения и были враждебны демократии, они неизменно были популистскими по мировоззрению и стремились вовлечь в политическую жизнь низшие классы. В наиболее типичной своей версии это отлилось в форму неустанного лидерства среднего класса и интеллектуалов, пытавшихся всколыхнуть силы народного класса и направить их на поддержку новых государств» [126] The Break-up of Britain, p. 41. .

В конце XVIII в. «средние классы» европейского типа, по крайней мере в Южной и Центральной Америке, были все еще незначительны. Не было там и того, что было бы достаточно похоже на нашу интеллигенцию. Ибо «в те спокойные колониальные дни чтение почти не прерывало размеренный и снобистский ритм жизни людей» [127] Gerhard Masur, Simon Bolivar, p. 17. . Как мы уже видели, первый испано-американский роман был опубликован лишь в 1816 г., много лет спустя после того, как разразились войны за независимость. Это ясно свидетельствует о том, что лидерство в этих войнах принадлежало состоятельным землевладельцам, выступавшим в союзе с несколько меньшим числом торговцев и разного рода профессионалов (юристов, военных, местных и провинциальных функционеров) [128] Lynch, The Spanish-American Revolutions, p. 14–17 и везде. Эти пропорции были обусловлены тем, что важнейшие коммерческие и административные функции были в значительной степени монополизированы испанцами, родившимися в Испании, тогда как землевладение было в полной мере доступно креолам. .

В таких важных случаях, как Венесуэла, Мексика и Перу, одним из ключевых факторов, который с самого начала подстегивал стремление к независимости от Мадрида, было вовсе не стремление «вовлечь низшие классы в политическую жизнь», а, напротив, страх перед политическими мобилизациями «низших классов»: а именно, восстаниями индейцев или негров-рабов [129] В этой связи есть явные аналогии с бурским национализмом, родившимся столетием позже. . (Этот страх лишь возрос, когда в 1808 г. гегелевский «секретарь мирового духа» покорил Испанию, лишив тем самым креолов военной поддержки с полуострова на случай возникновении чрезвычайной ситуации.) В Перу были еще свежи воспоминания о великой жакерии под предводительством Тупака Амару (1780–1781) [130] Вероятно, достойно внимания, что Тупак Амару не полностью отрекся от верности испанскому королю. Он и его сподвижники (в основном индейцы, но также отчасти белые и метисы) яростно выступили именно против режима в Лиме. Masur, Bolivar, p. 24. . В 1791 г. Туссен-Лувертюр возглавил восстание чернокожих рабов, которое привело к рождению в 1804 г. второй независимой республики в Западном полушарии — и до смерти напугало крупных плантаторов-рабовладельцев Венесуэлы [131] Seton-Watson, Nations and States, p. 201. . Когда в 1789 г. Мадрид издал новый, более гуманный закон о рабах, в котором детально расписывались права и обязанности хозяев и рабов, «креолы отвергли вмешательство государства, ссылаясь на то, что рабы склонны к пороку и независимости [!] и необходимы для хозяйства. В Венесуэле — и, по существу, во всех испанских владениях на Карибах — плантаторы выступили против этого закона и добились в 1794 г. его приостановки» [132] Lynch, The Spanish-American Revolutions, p. 192. . Освободитель Боливар и сам некогда считал, что негритянский бунт «в тысячу раз хуже, чем испанское вторжение» [133] Ibid., p. 224. . Не следует забывать и о том, что аграрными магнатами-рабовладельцами были многие лидеры движения за независимость в тринадцати колониях. Даже Томас Джефферсон принадлежал к числу виргинских плантаторов, гневно отреагировавших в 70-е годы XVIII в. на лоялистское заявление губернатора об освобождении рабов, порвавших отношения со своими хозяевами-бунтарями [134] Edward S. Morgan, The Heart of Jefferson // The New York Review of Books, August 17, 1978, p. 2. . Показательно, что одна из причин, позволивших Мадриду в 1814–1816 гг. успешно вернуть свои утраченные было позиции в Венесуэле и до 1820 г. удерживать под своей властью далекий Кито, состояла в том, что в борьбе против взбунтовавшихся креолов он завоевал поддержку рабов (в первой) и индейцев (в последнем) [135] Masur, Bolivar, p. 207; Lynch, The Spanish-American Revolutions, p. 237. . Более того, продолжительность континентальной борьбы против Испании, ставшей к тому времени второразрядной европейской державой, которая вдобавок к тому и сама только что была завоевана, предполагает некоторую «социальную узость» этих латиноамериканских движений за независимость.

И все-таки это были движения за национальную независимость. Боливар позже изменил свое мнение о рабах [136] He без некоторых колебаний и метаний. Он освободил собственных рабов вскоре после провозглашения в 1810 г. независимости Венесуэлы. В 1816 г., бежав на Гаити, он получил военную помощь от президента Александра Петиона в обмен на обещание покончить с рабством на всех освобожденных территориях. Обещание было вы полнено в Каракасе в 1818 г. — однако следует помнить, что успехи Мадрида в Венесуэле в 1814–1816 гг. были отчасти обусловлены тем, что Испания освободила лояльных ей рабов. Когда в 1821 г. Боливар стал президентом Великой Колумбии (Венесуэлы, Новой Гранады и Эквадора), он попросил и получил от Конгресса закон, освобождавший сыновей рабов. Он «не стал просить Конгресс о полном уничтожении рабства, поскольку не хотел спровоцировать возмущение крупных землевладельцев». Masur, Bolivar, p. 125, 206–207, 329, 388. , а его соратник-освободитель Сан-Мартин в 1821 г. постановил, дабы «в будущем местных жителей не называли более индейцами или туземцами; они дети и граждане Перу и впредь будут известны как перуанцы» [137] Lynch, The Spanish-American Revolutions, p. 276. Курсив мой. . (Мы могли бы добавить: невзирая на то, что печатный капитализм до сих пор так и не добрался до этих неграмотных людей.)

Итак, здесь есть загадка: почему именно креольские сообщества так рано сформировали представление о том, что они нации, — задолго до большинства сообществ Европы? Почему такие колониальные провинции, обычно содержавшие большие, угнетенные, не говорившие по-испански населения, породили креолов, сознательно переопределивших эти населения как собратьев по нации? А Испанию [138] Анахронизм. В XVIII веке еще обычно использовалось слово Las Espanas [Испании], а не España [Испания]. Seton-Watson, Nations and States, p. 53. , с которой они были столь многим связаны, — как враждебных иностранцев? Почему испано-американская империя, безмятежно существовавшая на протяжении почти трех столетий, вдруг неожиданно распалась на восемнадцать самостоятельных государств?