Карл Маркс - Собрание сочинений, том 26, ч.1

К числу этих работников принадлежали бы также и те, которые, по выражению Шторха (цит. соч.), производят «досуг», благодаря чему кое-кто получает возможность заполнить свое свободное время наслаждениями, умственным трудом и т. д. Полицейский сберегает мне то время, которое понадобилось бы мне для того, чтобы быть своим собственным жандармом, солдат сберегает мне время, необходимое для самозащиты., правительственный чинуша сберегает время, нужное мне для управления самим собой, чистильщик сапог — время, необходимое мне на чистку сапог, поп сберегает время, необходимое для размышлений, и т. д.

Что в этом верно, так это мысль о разделении труда. Кроме своего производительного труда или эксплуатации производительного труда, каждому приходилось бы выполнять еще массу функций, которые были бы непроизводительны и которые отчасти входят в издержки потребления. (Собственно производительные рабочие должны сами нести эти издержки потребления и сами выполнять для себя непроизводительный труд.) Если это «услуги» приятного свойства, то господин нередко выполняет их за холопа, как это показывает jus primae noctis {50} или труд по управлению и т. п., который господа издавна берут на себя. Но это отнюдь не уничтожает различия между производительным и непроизводительным трудом; напротив, само это различие выступает как результат разделения труда и в этом смысле способствует развитию общей производительности труда — в силу того, что разделение труда превращает непроизводительный труд в исключительную функцию одной части работников, а производительный труд — в исключительную функцию другой части.

Но Росси утверждает, что даже «труд» той массы домашних слуг, которая предназначена только для того, чтобы выставлять напоказ богатство ее хозяина, чтобы удовлетворять его тщеславие, «не является непроизводительным трудом». Почему? Потому, что он производит нечто: удовлетворение тщеславия, возможность похвастаться, выставить напоказ богатство (цит. соч., стр. 277). Здесь мы опять наталкиваемся на ту чепуху, будто всякий вид услуг что-нибудь да производит: проститутка производит сладострастие, убийца — убийство и т. д. К тому же Смит-де сказал, что каждый вид этой дряни имеет свою стоимость. Недоставало [416] еще, чтобы эти «услуги» оказывались бесплатно. Об этом нет и речи. Но даже если бы они выполнялись бесплатно, они и тогда ни на грош не увеличили бы богатства (материального).

Затем идет беллетристическая белиберда:

«Певец, когда он кончил петь, ничего, как утверждают, нам не оставляет. — Нет, он оставляет воспоминание!» (очень мило!). «Когда вы выпили шампанского, что остается после этого?.. Экономические результаты могут быть различны в зависимости от того, следует ли потребление сейчас же за фактом производства или нет, совершается ли оно быстрее или медленнее, но самый факт потребления, каков бы он ни был, не может отнять у продукта характер богатства. Существуют нематериальные продукты, более долговечные, чем некоторые материальные. Дворец существует долго, но «Илиада» — еще более долговечный источник наслаждения» (стр. 277–278).

Какая чушь!

В том смысле, в каком Росси здесь понимает богатство, т. е. в смысле потребительной стоимости, дело обстоит даже так, что только потребление впервые и делает продукт богатством, все равно, как бы это потребление ни совершалось: медленно или быстро (продолжительность потребления зависит от его собственной природы и от природы предмета). Потребительная стоимость имеет значение только для потребления, и ее существование для потребления есть лишь существование в качестве предмета потребления, есть лишь ее существование в потреблении. Как питье шампанского не есть производительное потребление, хотя оно и производит «похмелье», так не является производительным потреблением и слушание музыки, хотя оно и оставляет после себя «воспоминание». Если музыка хороша и слушатель понимает музыку, то потребление музыки возвышеннее потребления шампанского, хотя производство последнего есть «производительный труд», а производство первой — непроизводительный.

* * *

Подводя итог всей галиматье, направленной против смитовского различения производительного и непроизводительного труда, можно сказать, что Гарнье и еще, пожалуй, Лодердель и Ганиль (последний, однако, не дал ничего нового) исчерпали все содержание этой полемики. Последующие авторы (за исключением неудавшейся попытки Шторха) дают лишь беллетристические рассуждения, просвещенную болтовню. Гарнье — экономист Директории и консульства, Ферье и Ганиль — экономисты империи. С другой стороны — Лодердель, его сиятельство граф, который скорее ставил себе целью апологетически представить потребителей как производителей «непроизводительного труда». Превознесение прислужничества, лакейства, восхваление сборщиков налогов, паразитов проходит красной нитью через писания всех этих псов. В сравнении с этим тот грубо циничный характер, который присущ классической политической экономии, выступает как критика существующих порядков.

Одним из самых фанатических мальтузианцев является его преподобие Т. Чалмерс, профессор теологии, автор книги «On Political Economy in connexion with the Moral State and Moral Prospects of Society» (2nd edition, London, 1832). По мнению Чалмерса, нет другого средства против всех социальных неустройств, кроме религиозного воспитания рабочего класса (под этим он понимает христиански-приукрашенное, поповски-назидательное вдалбливание мальтусовской теории народонаселения). В то же время он ревностный защитник всякого рода злоупотреблений, расточительных расходов государства, крупных окладов для попов и безумного мотовства богатых. Он скорбит (стр. 260 и следующие) о «духе времени», скорбит о «суровой, граничащей с голоданием бережливости», требует больших налогов, обильной жратвы для «высших» и непроизводительных работников, попов и т. д. (там же) и, разумеется, поднимает шум но поводу смитовского различения. Этому различению он уделил целую главу (одиннадцатую), которая не содержит ничего нового, кроме утверждения, что бережливость и т. д. лишь вредит «производительным работникам». Тенденция этой главы характерным образом резюмирована в следующих словах:

«Это различение представляется вздорным и к тому же злонамеренным в его применении» (цит. соч., стр. 344).

В чем же состоит эта злонамеренность?

«Мы потому так подробно останавливались на этом вопросе, что считаем политическую экономию наших дней слишком строгой и враждебной по отношению к установленной церкви, и мы не сомневаемся, что этому сильно способствовало вредное смитовское различение» (стр. 346).