Карл Маркс - Собрание сочинений, том 26, ч.2

Характерен тот способ, каким Мальтус использовал взгляды Андерсона. Андерсон защищал вывозные премии, поощряющие вывоз хлеба, и ввозные пошлины, сокращающие ввоз хлеба, — исходя отнюдь не из интересов лендлордов, а из предположения, будто такого рода законодательство «понижает среднюю цену хлеба» и обеспечивает равномерное развитие производительных сил земледелия. Мальтус воспринял этот практический вывод Андерсона потому, что Мальтус — как истый член англиканской государственной церкви — был профессиональным сикофантом {26} земельной аристократии, чьи ренты, синекуры, расточительность, бессердечие и т. д. он экономически оправдывал. Мальтус защищает интересы промышленной буржуазии только в той мере, в какой они тождественны с интересами земельной собственности, аристократии, т. е. защищает их против массы народа, против пролетариата; но там, где интересы земельной аристократии и промышленной буржуазии расходятся и враждебно противостоят друг другу, Мальтус становится на сторону аристократии против буржуазии. Отсюда его защита «непроизводительных работников», перепотребления и т. д.

Напротив, Андерсон объяснял различие между землей, платящей ренту, и землей, не платящей ренты, или между землями, платящими неодинаковые ренты, относительным неплодородием той почвы, которая не приносит ренты или же приносит меньшую ренту, сравнительно с почвой, приносящей ренту, или почвой, приносящей большую ренту. Но он определенно говорил, что эта степень относительного плодородия различных сортов почвы, а следовательно и относительное неплодородие худших сортов почвы по сравнению с лучшими, абсолютно ничего общего не имеет с абсолютной производительностью земледелия. Наоборот, он подчеркивал, что не только абсолютное плодородие всех сортов почвы может постоянно увеличиваться и с ростом населения должно увеличиваться, но он шел дальше и утверждал, что неравенство в плодородии, различных сортов почвы может все более и более выравниваться. Он говорил, что нынешняя степень развития земледелия в Англии не дает ни малейшего представления о возможном его развитии. Он говорил в связи с этим, что в одной стране цена хлеба может быть высока, а рента — низка, а в другой стране цена хлеба может быть низка, а рента — высока; и это вытекало из его основного положения, ибо в обеих странах высота рент и само их существование определяются различием между плодородной и неплодородной почвой, но ни в одной из этих стран ренты не определяются абсолютным плодородием; в каждой из этих стран они определяются лишь различием в степени плодородия существующих сортов почвы, но ни в одной из них они не определяются средним плодородием этих сортов почвы. Отсюда он делал вывод, что абсолютная производительность земледелия не имеет абсолютно ничего общего с рентой. Поэтому он объявил себя впоследствии, как мы увидим ниже {27} , решительным врагом мальтусовской теории народонаселения и не подозревал, что его собственной теории ренты суждено будет послужить обоснованием для этого чудовищного измышления. Андерсон объяснял повышение хлебных цен в Англии в период от 1750 до 1801 г. в сравнении с периодом от 1700 до 1750 г. отнюдь не тем, что в обработку вводились всё менее плодородные сорта почвы, а влиянием законодательства на земледелие в течение этих двух периодов.

Что же делает Мальтус?

Вместо своей (тоже украденной) химеры насчет геометрической и арифметической прогрессии, которую он сохранил как «фразу», он для подтверждения своей теории народонаселения использовал теорию Андерсона. Он сохранил практические выводы теории Андерсона, поскольку они соответствовали интересам лендлордов, — один уже этот факт доказывает, что Мальтус столь же мало, как и сам Андерсон, понимал связь этой теории с системой политической экономии буржуазного общества; — он повернул эту теорию против пролетариата, не входя в рассмотрение контраргументов ее автора. На долю Рикардо выпало сделать тот теоретический и практический шаг вперед, который вытекал из этой теории: теоретически — для определения стоимости товара и т. д. и для уяснения природы земельной собственности; практически — против необходимости частной собственности на землю на основе буржуазного производства и, более непосредственно, против всех тех мероприятий государства, вроде хлебных законов, которые содействовали росту этой земельной собственности. Единственный практический вывод, сделанный Мальтусом, состоял в защите покровительственных пошлин, которых требовали в 1815 г. лендлорды, — сикофантская услуга аристократам, — и в новом оправдании нищеты производителей богатства, в новой апологии эксплуататоров труда. С этой стороны — сикофантская услуга капиталистам-предпринимателям.

Для Мальтуса характерна глубокая низость мысли, — низость, какую может себе позволить только поп, [497] который в людской нищете видит наказание за грехопадение и вообще не может обойтись без «земной юдоли скорби», но вместе с тем, имея в виду получаемые им церковные доходы и используя догму о предопределении, находит весьма для себя выгодным «услаждать» господствующим классам пребывание в этой юдоли скорби. Эта низость мысли проявляется и в его занятиях наукой. Во-первых, в бесстыдно и как ремесло практикуемом им плагиаторстве. Во-вторых, в тех полных оглядок, а не безоглядно смелых, выводах, которые он делает из научных предпосылок.

Рикардо рассматривает капиталистический способ производства как самый выгодный для производства вообще, как самый выгодный для создания богатства, и Рикардо вполне нрав для своей эпохи. Он хочет производства для производства, и он прав. Возражать на это, как делали сентиментальные противники Рикардо, указанием на то, что производство как таковое не является же самоцелью, значит забывать, что производство ради производства есть не что иное, как развитие производительных сил человечества, т. е. развитие богатства человеческой природы как самоцель. Если противопоставить этой цели благо отдельных индивидов, как делал Сисмонди, то это значит утверждать, что развитие всего человеческого рода должно быть задержано ради обеспечения блага отдельных индивидов, что, следовательно, нельзя вести, к примеру скажем, никакой войны, ибо война во всяком случае ведет к гибели отдельных лиц. (Сисмонди прав лишь против таких экономистов, которые затушевывают этот антагонизм, отрицают его.) При таком подходе к вопросу остается непонятым то, что это развитие способностей рода «человек», хотя оно вначале совершается за счет большинства человеческих индивидов и даже целых человеческих классов, в конце концов разрушит этот антагонизм и совпадет с развитием каждого отдельного индивида; что, стало быть, более высокое развитие индивидуальности покупается только ценой такого исторического процесса, в ходе которого индивиды приносятся в жертву. Мы не говорим уже о бесплодности подобных назидательных рассуждений, ибо в мире людей, как и в мире животных и растений, интересы рода всегда пробивают себе путь за счет интересов индивидов, и это происходит потому, что интерес рода совпадает с интересом особых индивидов, в чем и состоит сила этих последних, их преимущество.