Эмиль Бутру - Наука и религия в современной философии

Итак, недостаточно теоретически провозгласить уничтожение религий. Фактически они существуют, и в течение известного времени им будет еще принадлежать существенная роль. Поэтому необходимо, чтобы наука жила в мире с ними, необходимо найти связь между религией и наукой.

И связь эта осуществляется философией, разумеется монистической и эволюционистской, гарантирующей для будущего времени исключительное господство науки.

Эта философия, доведенная до своих крайних практических последствий, прнводит к культу Истины, Добра и Красоты реальной троицы, призванной занять место воображаемой троицы теологов 22).

Каково же с точки зрение этой троицы должно быть отношение монизма к религии, которую обыкновенно считают самой высокой: к христианству?

Поскольку дело касается Истины, монизм решительно ничего не может сохранить из, так называемого, религиозного откровения. Откровение это проповедует потустороннее царство, не имеющее для нас никакого смысла, оно низводит до степени призрачных явлений то, что для нас есть единственная реальность.

В понимании Красоты противоречие между монизмом и христианством особенно громадно. Христианство учит презрению к природе, старается внушить отвращение к ее очарованиям, проповедует борьбу с естественными склонностями. Оно превозносит аскетизм, хочет, чтобы тело человеческое было истощено и лишено привлекательности. Оно не доверяет искусству, создание которого всегда могут стать для человека идолами, заменяющими Бога. То, что называют христианским искусством, в действительности во все времена представляло из себя протест живого воображение против непримиримой духовности христианства. Что общего имеют, например, обширные, великолепные готические соборы с религией, для которой земля есть только долина слез? Христианское искусство есть внутреннее противоречие.

Напротив, монизм по существу своему натуралистичный, является другом красоты, которую он рассматривает, как самостоятельную ценность. Он должен поэтому изгнать христианство ив области искусства точно так же, как и из области науки.

Остается культ Добра. Здесь монистическая религия совпадает в значительной своей части с религией христианской. Само собою разумеется, речь идет только о первоначальном и чистом христианстве, каким оно выступает в евангелиях и в посланиях апостола Павла. Большинство моральных предписаний этого христианства представляют заповеди любви и терпимости, сострадание и взаимной поддержки, — заповеди, к которым монизм всецело присоединяется. Впрочем, заповеди эти не являются открытием христианства: они гораздо старше последнего. На практике они столь же часто соблюдаются неверующими, как нарушаются верующими. Кроме того адептами религии откровение они зачастую преувеличиваются; альтруизм раздувается в такой степени, что совершенно поглощает эгоизм, — монизм, наоборот, старается сохранить в равновесии оба эти стремления, одинаково естественные для человека. Но поскольку христианская религия, способствуя торжеству этих существенных принципов, соблюдает надлежащую меру, она может содействовать моральному прогрессу и быть союзницей монизма. Поэтому, с этой точки зрения, она заслуживает активной поддержки во имя самого монизма.

Таким образом, этот последний образует искомое связующее звено между религией и наукой.

В общем, линия поведение должна состоять в том, чтобы разумно пользоваться религиями, стараясь мало-помалу сделать их содействие бесполезным, подобно тому, как для перехода через реку мы пользуемся мостками, которые вам совершенно ненужны, раз мы уже достигли противоположного берега.

Первая мера, которую необходимо предпринять в этих видах, это достигнуть полного отделение церкви от государства, чтобы лишить церковь искусственной поддержки со стороны государства и заставить ее жить исключительно на свои собственные средства.

Необходимым положительным дополнением к этой отрицательной мере является реформа воспитания. Воспитание есть великое общественное дело, которое надо освобождать от влияние религии. Воспитание должно иметь своею целью формирование человека, всего человека; оно должно воздействовать на чувства не менее, чем на интеллект, на религиозную душу не менее, чем на познающий ум.

Общественное воспитание не может принять никакой конфессионной формулы: он исключает эти формулы из школы, оставляя их на долю воспитания в семье. Общественное воспитание применяет к делу и проповедует принципы научной морали, т. е. то практическое учение, которое вытекает из эволюционистского монизма. Оно не игнорирует существующие религии, но делает их предметом новой науки: сравнительной религии. Мифы и легенды христианства рассматриваются в той последней не как истины, а как поэтические вымыслы, аналогичные мифам греков и римлян. Этическое и эстетическое значение мифов не уменьшится от того, что они будут сведены к своему действительному источнику, человеческому воображению: ценность их от этого только вырастет.

Человек будущего, обладая наукой и искусством, тем самым будет обладать и религией; он не будет, поэтому, чувствовать потребности замкнуться в ограниченном пространстве, называемом церковью. Везде в этом обширном мире на ряду с жестокой борьбой за существование он найдет печать Красоты, Истины и Добра; таким образом церковью его будет вселенная. Но так как всегда будут люди, склонные удаляться в богато украшенные храмы, чтобы сообща отправлять там свой культ, то произойдет нечто аналогичное тому, что имело место в XVI столетии, когда часть католических церквей попала в руки протестантов: еще более значительное количество церквей перейдет от христиан к обществам монистов 23.

Учение Геккеля об отношениях между религией и наукой очень ясно. Он полагает, что неопределенность, господствующая до сих пор в этой области, имеет своей причиной отвращение ученых к теоретическим построениям, выходящим за пределы их непосредственных частных исследований. Пусть наука, — а в настоящее время она в состоянии это сделать — преобразуется в философию, — и она будет иметь все данные для того, чтобы не только отвергнуть, но и заменить собою существующие религии.

В этой доктрине выдвигаются вперед два существенные положения: во-первых, общая идея научной философии; во-вторых, научная философия, как отрицание и замена религии.

Идея сочетание философии и науки была чрезвычайно проста у древних греков. Наука погружалась тогда в исследование принципов порядка, гармонии, единства и целесообразности, которые рассматривались, как общая основа разума и вещей, таким образом наука была по самому существу своему метафизикой. С другой стороны философия была разумом, распознавшим в законах природы и человеческой жизни свои собственные эстетические и реальные принципы.