Вениамин Богуславский - Ламетри

Но эти противоречия (и некоторые другие), хотя обычно не в такой обнаженной форме, как у Ламетри, налицо и у Дидро, и у Гольбаха, и у Гельвеция. Преодолеть метафизический образ мышления им, как и Ламетри, не удалось. Нельзя противопоставлять концепции этих мыслителей мировоззрению Ламетри; они — его единомышленники. Нельзя не признать, что «все основные и руководящие идеи французского материализма второй половины XVIII века уже намечены Ламетри» (14, 158–159). Как бы ожесточенно ни нападали Дидро и Гольбах на господствующие порядки и идеи, они все же старались придать респектабельность своему учению. Гиперболы и парадоксы Ламетри, особенно в области этики, все то, чем он дразнил мракобесов, по мнению «философов», компрометировало их, и они отмежевались от него.

Ламетри, писал маркиз д’Аржанс, не философ, а невежда и безнравственный человек. Лишь «враги философии говорят, что он был философом-эпикурейцем» (36, 237), и, ссылаясь на его книги и образ жизни, чернят философов. Д’Аржанс сопоставляет позицию Ламетри, в которой видит оправдание всех пороков, с цитатами из Эпикура и Лукреция как защитников высокой морали, затем приводит слова Ламетри, высоко оценивающие того, кто избавит страну от тирана. Ламетри надо поместить, пишет маркиз, не среди философов, а «среди теологов, которые учат, что можно убить короля. На этот счет Ламетри выражается так же ясно, как эти теологи» (там же, 261). По словам Дидро, «Анти-Сенека» — книга, оправдывающая любые преступления. Находя одну лишь безнравственность в книге Ламетри, Дидро видит лишь безнравственность и в его жизни. Среди древних римлян, пишет он, «тоже были люди, чью испорченность кое-кому хотелось приписать всем философам вообще… Это побуждает меня вспомнить автора „Анти-Сенеки“ и постоянную склонность врагов философии цитировать его в числе мудрых и просвещенных мужей, которые всю жизнь ищут истину и упражняются в добродетели. Если б эти лица, клевещущие на честных людей, не были лишены порядочности, они постыдились бы помещать это имя, заслуженно покрытое позором, рядом с именами, более всего заслуживающими уважения» (51, 345), Как и д’Аржанс, Дидро изображает Ламетри невеждой. Аналогичным образом высказывались о нем Гольбах (см. 13, 408), д’Аламбер и другие просветители. Враги материализма ссылались на эти высказывания в подтверждение того, что материализм и атеизм ведут к безнравственности. Просветители, утверждавшие, что Ламетри дает оружие их врагам, сами дали им это оружие. Нетрудно было показать, что Дидро, Гельвеций, Гольбах в важнейших вопросах следуют за Ламетри.

В противоположность просветителям, которые, повторяя его мысли, никогда на него не ссылаются, Ламетри всегда ссылается на философов, к учениям которых его взгляды близки. Обвиняемый в невежестве, он обнаруживает обширные познания и в отношении учений Демокрита, Эпикура, Лукреция, Платона, Аристотеля, античных стоиков и скептиков, и в отношении патристики и теологов, и в отношении философов нового времени, Декарта, Мальбранша, Спинозы, Лейбница, Вольфа, Бэкона, Гоббса, Локка, Гассенди, Бейля, критически относясь даже к одобряемым им учениям. Хотя он высоко ценил Декарта и во многом следовал за ним, Ламетри не был «просто-напросто картезианцем» (25, 2, 353). И построение системы, дедуцируемой из врожденных идей, и само существование таких идей, и мысль, что животные лишены психики, Ламетри отвергал. Наличие механицизма в мировоззрении Ламетри бесспорно, но биологические и медицинские познания вынуждали его пытаться вырваться за пределы чисто механистического понимания растений, животных, человека; «определения человека, которые сформулировал Ламетри, означали не отождествление людей полностью с механизмами и тем более не отрицание специфичности факта сознания, но лишь указание на то, что процессы, происходящие в человеческом теле… не имеют в себе ничего мистического и подчиняются законам природы…» (24, 236).

Конечно, неверно, что «в учении Ламетри… влияние Локка совершенно незаметно» (25, 2, 443). Это влияние велико, и сам Ламетри об этом неоднократно заявляет. Но и здесь надо оговориться: Локк был непоследователен в проведении принципов сенсуализма; Ламетри эту непоследовательность преодолевает (так же, как и непоследовательность локковского материализма) и делает это за несколько лет до появления «Трактата об ощущениях» Кондильяка. Все основные положения этого трактата содержатся в «Естественной истории души», которая, как полагают некоторые авторы, и внушила Кондильяку важнейшие его идеи (39, 164).

Не подлежит сомнению влияние, оказанное на Ламетри Спинозой. Но по Ламетри, минералы и растения не только не мыслят, но и не ощущают: лишь при определенной организации неживая материя становится живой, возникает ощущение и мышление. Неверно, будто вместе со Спинозой Ламетри считал, «что материя всегда обладает сознанием, хотя только при известной ее организации сознание достигает сколько-нибудь значительной степени интенсивности» (25, 3, 76). Ламетри, далее, решительно отвергал пантеизм Спинозы. Наконец, отвергая спинозовское умозрительное обоснование материализма, Ламетри обосновывает его данными естествознания. Он «вносит свои естествоведческо-медицинские знания в философию, а философию в естествознание и медицину» (66, 19). Ему в высшей степени свойственно то, что ныне именуют сциентизмом, — «философское творчество Ламетри выступает как рациональная интерпретация определенных достижений науки его времени» (49, 106).

Конечно, «в науке, на определенном этапе развития новых фундаментальных представлений, эрудиция не является той основной чертой, которая позволяет ученому решать задачу, тут главное — воображение, конкретное мышление и в основном смелость» (18, 220–221). Этими качествами Ламетри, несомненно, обладал. Борясь против царивших в его время креационизма, витализма, преформизма, а также с отрывом друг от друга «царств природы» и видов организмов, с представлениями о неизменности земной поверхности и покрывающей ее флоры и фауны, он первый в своем веке начал отстаивать некоторые важнейшие идеи, к которым естествознание пришло лишь значительно позднее— в XIX и XX вв. Скудность фактического материала, собранного биологами его времени, не помешала Ламетри предвосхитить положения, ставшие общепринятыми лишь в наши дни; что процессы абиологического синтеза соединений, приводящие к возникновению жизни, «начнутся неминуемо, как только возникнут необходимые для них физико-химические условия…» (28, 81); что существует глубокое единство всех как угодно различных форм живой и неживой природы и имеются переходы от одного царства природы к другому, от одного вида к другому; что особенность всего живого — раздражимость; что существующие виды растений, животных и сам человек — продукт длительного процесса вымирания неприспособленных и выживания приспособленных форм — процесса, происходящего на основе эпигенеза, а не преформизма.