ЭММАНЮЭЛЬ ЛЕВИНАС - ЭММАНЮЭЛЬ ЛЕВИНАС: ПУТЬ К ДРУГОМУ

11. Актуальность cogito прекращается, таким образом, под видом идеи Бесконечного через неохватываемое, немыслимое, но испытанное, выносящее впоследствии из сознания то, чем оно вначале обладало: после достоверности cogito, присутствующего в себе во втором Размышлении, после «остановки», о которой сообщают последние предложения этого Размышления, третье Размышление утверждает, что «в некотором роде во мне есть прежде понятие Бесконечного, чем конечного, т.е. Бога, чем меня самого». Идея Бесконечного, Бесконечного во мне, является лишь пассивностью сознания (является ли это еще сознанием?), т.е. речь идет о пассивности, которую нельзя уподобить рецепции. Эта пассивность является замиранием при получении идеи, допущением от полученного воздействия. Разрыв актуальности мышления в «идее Бога» является пассивностью более пассивной, чем какая бы то ни было пассивность; как пассивность от полученной травмы, в результате которой идея Бога была помещена в нас. «Идея, помещенная в нас» — подходит ли эта стилистическая фигура для субъективности cogito? Подходит ли она сознанию и его способу обладания содержанием, который заключается в оставлении в нем признаков охватывания? Присутствуя в сознании, не берет ли она свое начало и содержание в самой себе? Может ли идея быть помещена в мышление и может ли она отречься от своего сократического благородства, своего имманентного возникновения в реминисценции, т.е. от своего начала в самом присутствии мышления, которое мыслит, или от восстановления этого мышления с помощью воспоминания? Итак, в идее Бесконечного описывается пассивность более пассивная, чем какая бы то ни было пассивность, свойственная какому бы то ни было сознанию: удивление или восприятие того, что невозможно воспринять, более открытое, чем всякое открытие, пробуждение, но напоминающее пассивность сотворенного 253 . Помещение в нас неохватываемой идеи разрушает это присутствие в себе, которым является сознание, преодолевая таким образом преграду и контроль, мешая необходимости одобрять или принимать все, что приходит извне. Именно с этого момента идея, имеющая значение значимости, предшествующей присутствию, всякому присутствию, предшествующей всякому началу в сознании и таким образом ан-архичная и понятная в своем следе; идея, имеющая значение значимости, изначально более древней, чем ее представление, не исчерпывающаяся представлением, не приобретающая свой смысл из своего проявления, разрывает таким образом совпадение бытия и видимости, в котором для западной философии заключается смысл или рациональность, разрывающая синопсис; идея, более древняя, чем припоминающее мышление, которое представление удерживает в своем присутствии. Что может значить эта значимость, более древняя, чем представление? Или, если быть более точным, что может значить древность значимости? Может ли она в представлении выступить в другом времени, чем историческое настоящее, которое уже отменяет прошлое и его диахронию, представляя его? Что может значить эта древность, если только не травму пробуждения? Как если бы идея Бесконечного — Бесконечного в нас — пробуждала сознание, которое недостаточно разбужено? Как если бы идея Бесконечного в нас была требованием и значением в том смысле, когда в требовании обозначен порядок.

Как мы уже сказали, идею Бесконечного или Бесконечное в мышлении необходимо интерпретировать не в отрицании конечного Бесконечным, понятым в своей абстракции и в логическом формализме; напротив именно идея Бесконечного или Бесконечное в мышлении является подходящим и нередуцируемым способом отрицания конечного. "Без" (in) бесконечного является не только каким-либо "не": его отрицание является субъективностью субъекта по ту сторону интенциальности. Различие между Бесконечным и конечным является не-безразличием Бесконечного к местоположению конечного и тайной субъективности. Выражение Бесконечное-помещённое-в-меня, совпадающее, если верить Декарту, с моим сотворением 254 , видимо, означает то, что невозмож-ность-понять-Бесконечное-с-помощью-мышления является, некоторым образом, позитивным отношением с этим мышлением — но с этим мышлением как пассивным, как когитацией, почти зашедшей в тупик и более не имеющей власти или все еще не имеющей власти над ко-гитатумом, не стремящейся еще к точному соответствию между пределом непосредственной телеологии сознания и этим же пределом, данным в бытии — тем, что ожидает основную телеологию сознания, идущего к своему интен-циональному пределу и предотвращающего присутствие представления. Тем более интересен тот факт, что невоз-можность-понять-Бесконечное-с-помощью-мышления, видимо, означает именно состояние — или несостояние — мышления, как если бы фраза «непонимание Бесконечного конечным», не означала бы только то, что Бесконечное не является конечным, как если бы утверждение различия между Бесконечным и конечным должно было бы остаться вербальной абстракцией, не рассматривающей факта непонимания Бесконечного именно мышлением, которое через это непонимание задано как мышление 255 , как заданная субъективность, т.е. как заданная в качестве задающей саму себя. Бесконечному ничего не нужно присоединять снова, чтобы воздействовать на субъективность: сама его бес-конечность, его отличие от конечного уже являются безразличием по отношению к конечному. Из чего следует когитация, не содержащая когитатум, который воздействует абсолютным образом. Бесконечное одновременно и воздействует на мышление, опустошая его, и призывает его: ставя его на место, оно создает его. Оно его пробуждает. Пробуждение мышления, которое не является приятием Бесконечного — которое не является сосредоточением, которое не является допущением, необходимым и достаточным для опыта. Поэтому идея Бесконечного ставит под сомнение. Идея Бесконечного проявляет себя даже не как любовь, пробуждающаяся на кончике поражающей стрелы, но ситуация, когда субъект, оглушенный травмой, тотчас же обнаруживает себя в имманентности состояния души. Бесконечное обладает значением до своего собственного проявления — смысл, не сводимый только к проявлению, к представлению присутствия — или к телеологии — смысл, не измеряемый возможностью или невозможностью истины бытия, даже если значение по эту сторону должно было бы так или иначе (возможно, это только его след) проявиться в загадках речи.

13. Каково, таким образом, затруднительное положение разума, иное, чем затруднительное положение пред-ставления и эмпирии, которое завязывается в идее Бесконечного — в чудовищности Бесконечного, помещенного в меня — в идее, которая в своей пассивности по ту сторону всякой рецепции больше не является идеей? Каков смысл травмы пробуждения, когда Бесконечное не может ни выступить в качестве коррелята субъекта, ни войти в структуры вместе с ним, ни стать его современником в со-присутствии — но где оно его трансцендирует? Каким образом мыслима трансцендентность как отношение, если она должна устранить крайнее — и наиболее формальное — со-присутствие, которое отношение обеспечивает своим пределам?