Эмманюэль Левинас - От существования к существующему

Подчинение мгновения времени связано с тем, что мгновение берется где угодно во «временном пространстве», различные точки которого отличаются друг от друга лишь порядком, будучи равноценными.

Таким образом, мы разделяем ту критику, которая, начиная с Бергсона, касалась смешения абстрактного и конкретного времени. Но различение необходимо не потому, что одно — пространственно и гомогенно, а другое — длительность, неотделимая от своего гетерогенного содержания, всегда возобновляемая и непредсказуемая, а потому, что в абстрактном времени есть порядок мгновений, но нет центрального мгновения, того мгновения по преимуществу, каким является настоящее.

Исходный пункт понимания функции мгновения как раз и заключается в его исключительной связи с существованием, позволяющей нам полагать, что мгновение — но преимуществу осуществление существования.

Мгновение, до связи с предыдущими и последующими мгновениями, таит в себе акт, посредством которого достигается существование. Каждое мгновение — начало, рождение. Даже если придерживаться строго феноменального плана, оставляя в стороне трансцендентную связь, усматриваемую в мгновении Мальбраншем, остается справедливым то, что мгновение само по себе — связь, завоевание, хотя эта связь и не соотносится с каким-либо будущим или прошлым, с существом или событием из этого прошлого или будущего. В качестве начала и рождения мгновение — это связь sui generis , связь с бытием, приобщение к бытию.

Связь, чей парадоксальный характер бросается в глаза. То, что начинает быть, не существует прежде, чем начать; и тем не менее то, что не существует, должно вначале родиться для самого себя, прийти к себе, не исходя ниоткуда. Таков сам парадокс начала, составляющего мгновение. На этом следует настоять. Начало не исходит из мгновения, предшествующего началу: его исходный пункт как бы рикошетом содержится в пункте прибытия. Настоящее осуществляется, мгновение принимается исходя из такого отступления в лоно самого настоящего.

Событие мгновения, его парадоксальная двойственность смогли избежать философского анализа, для которого проблема происхождения всегда была проблемой причины. Не было замечено, что даже при наличии причины то, что начинается, должно осуществить событие начала в мгновении, в плане, выявляющем ценность принципа непротиворечивости (А в один и тот же момент не есть не-А), однако непригодном для конституирования этого принципа. Мгновение творения содержит в себе, вне тайны творения a parte creatoris [29] Со стороны творца (лат.). . всю тайну времени сотворенного.

Движение прихода к себе ниоткуда не смешивается с преодолением временного интервала. Оно происходит в то самое мгновение, когда что-то, если можно так сказать, предшествует мгновению. Сущность мгновения, его воплощение состоят в преодолении этой внутренней дистанции.

Длительность не влияет на осуществляемый мгновением контакт с бытием. Не следует принимать длительность за меру существования и оспаривать у настоящего полноту его соприкосновения с бытием под тем предлогом, что мгновение лишено длительности и что в его контакте с бытием уже проглядывает безразличие. Мимолетность мгновения составляет самое его присутствие; оно обусловливает полноту контакта с бытием, вовсе не являющуюся привычкой, не наследуемую из прошлого — это именно настоящее. Абсолют настоящего — не отрицание разрушения, производимого временем, не утверждение длительного.

Таким образом, абсолют нельзя описать в терминах суверенности и блаженной свободы, характеризующих это понятие в традиционной философии. Абсолют связи между существующим и существованием в мгновении состоит одновременно из господства существующего над существованием и давления существования на существующее.

Ничто не может уничтожить той вписанности в существование, которая связывает настоящее. Чаша существования испита до дна, исчерпана; на завтра ничего не оставлено. Вся острота настоящего связана с его безоговорочной и в каком-то смысле безутешной вовлеченностью в бытие. Больше нечего осуществлять. Уже не нужно преодолевать дистанцию. Мгновение исчезнет, но это просто означает, что оно не длится. Абсолют ангажированности становится возможным благодаря обессиливанию настоящего. Связь с бытием в настоящем происходит не в плане длительности, ведущей от одного мгновения к другому. В настоящем, рассмотренном в качестве такового, нет ничего, кроме исключительной связи с бытием — ничего, что остается на потом. Это предел. И в этом смысле — остановка. Основное в мгновении — его станс . Но такая остановка таит в себе событие.

Мимолетность настоящего не разрушает определенность и актуальную бесконечность осуществления бытия, составляющего самое сущность настоящего. Мимолетность обусловливает его: благодаря ему бытие никогда не наследуется, но всегда завоевывается в упорной борьбе. Оно не могло бы отменить абсолюта настоящего. Не то. чтобы размышление о пройденной длительности и абстрактное суждение — прошлое неприкосновенно — раскрывали абсолют того, что было настоящим. Абсолют настоящего — в самом присутствии настоящего, он создает видимость бытия в прошлом и бросает вызов будущему, неспособному свести его к небытию. Контакт с настоящим не позволяет такому небытию стать равным небытию, которое ему предшествовало: постоянная угроза смерти не останавливает «фарс жизни», но является его частью. Если смерть — небытие, то это не просто небытие. Оно сохраняет реальность проигранной партии. «Никогда больше» — never more [30] Никогда больше (англ.) — ключевые слова стихотворения Э.По «Ворон». — летает подобно ворону в мрачной ночи, подобно реальности в небытии. Недостаточность такой мимолетности проявляется в сопровождающем ее сожалении. Меланхолия вечно преходящих вещей, парадоксально связанная с тем, что является в мгновении высшей гарантией свободы его происхождения, вписывая его рассеивание в идеальный реестр проигранных партий (в «Экклезиасте»), свидетельствует, что настоящее содержит в себе узел, не развязывающийся посредством обморока; неизбежно возвращаясь к себе, настоящее не может исчезнуть.

Настоящее подчинено бытию. Оно порабощено им. Я неизбежно возвращается к себе; Я может забыться во сне, но придется проснуться. Напряженность и усталость начала покрыты холодным потом неотвратимости существования. Взятое на себя бытие — обуза. Тем самым постигается у самого своего истока то, что называют трагизмом бытия. Это не просто воплощение ждущих нас несчастий и разочарований, случающихся в ходе существования из-за его конечности. Напротив, это бесконечность существования, поглощаемая мгновением, та обреченность, в которой свобода застывает как в зимнем пейзаже, где окоченевшие существа находятся в плену у самих себя. Быть может, время, вовсе не составляющее трагическое, даст избавление.