Айн Рэнд - Возвращение примитива

Когда логический позитивизм заявил, что «реальность», «подлинность», «существование», «мысль» — это ничего не значащие слова, что человек не может быть уверен ни в чем, кроме сенсорных ощущений конкретного момента; когда он заявил, что смысл утверждения «Наполеон проиграл битву при Ватерлоо» — это ваш поход в библиотеку, где вы прочитали это в книге, выпускник прогрессивного детского сада воспринял это как точное описание своего внутреннего состояния и как оправдание своей конкретной перцептивной ментальности.

Когда лингвистический анализ провозгласил, что конечная реальность — это даже не образы, а слова и что слова не имеют особых объектов обозначения, а могут означать все, что захочет человек, прогрессивные ученики радостно обнаружили себя дома, в знакомом мире своего детского сада. Им не нужно прилагать усилия, чтобы понять реальность; все, что от них требуется, — это смотреть на людей, наблюдать за вибрациями их речи и соревноваться со своими коллегами-философами в количестве разных вибраций, которые они смогут распознать. Более того: такой продукт прогрессивной системы образования теперь может объяснять людям, что означает то, что они говорят, потому что они не могут узнать этого без его помощи. Бывший маленький манипулятор превращается в полновесную психоэпистемологическую фигуру — переводчика воли толпы.

Более того: лингвистический анализ рьяно отрицает все интеллектуальные методы, которыми он не способен пользоваться. Он выступает против любых принципов или обобщений, то есть против системности. Он отрицает основные аксиомы (как «аналитические» и «излишние»), то есть отрицает необходимость каких-либо оснований для утверждений. Он выступает против иерархической структуры идей (то есть против процесса абстрагирования) и рассматривает любое слово как изолированную данность (то есть как данный в восприятии конкретный факт). Он противостоит «построению системы», то есть интеграции знания.

Благодаря этому выпускник прогрессивного детского сада обнаруживает, что все его психоэпистемологические недостатки превращаются в достоинства, и, вместо того чтобы скрывать их как позорную тайну, выставляет напоказ как доказательства своего интеллектуального превосходства. А ученики, не посещавшие прогрессивный детский сад, вынуждены трудиться, чтобы сравняться с ним по интеллектуальному уровню.

Лингвистический анализ заявляет, что его назначение — не передача какого-то определенного философского материала, а тренировка мышления учащихся. Это действительно так — в страшной системе компрачикос. Подробное обсуждение мелочей; случайно выловленных банальностей, без оснований, контекста и заключений; чувство сомнения в себе, возникающее, когда на вопрос «В чем смысл философии?» профессор отвечает вопросом: «Какой смысл слова “смысл” вы имеете в виду?» — и последующая лекция о 12 возможных вариантах употребления слова «смысл», с полным забвением первоначального вопроса; и, в качестве апофеоза, необходимость сузить свой взгляд до масштабов взгляда блохи — все это изуродует и самый лучший ум, если он позволит втянуть себя в этот процесс.

«Тренировка мышления» относится к сфере психоэпистемологии; она состоит в автоматизации мозгом определенных процессов, которые становятся постоянными привычками. Какие привычки прививает лингвистический анализ? Отказ от контекста, «кражу идей», дезинтеграцию, бесцельность, неспособность улавливать, сохранять в памяти и обрабатывать абстракции. Лингвистический анализ — это не философия, а метод уничтожения способности к философскому мышлению — это процесс разрушения интеллекта, систематические старания, направленные на превращение раз умного животного в животное, неспособное мыслить.

Зачем? Какие мотивы движут компрачикос? Если перефразировать Виктора Гюго, то:

«Что же они делали с этими детьми?

Они делали из них уродов.

Для чего же?

Для того, чтобы управлять».

Разум для человека — основное средство выживания и самозащиты. Разум — самая эгоистичная человеческая функция: он должен использоваться только мозгом самого человека, и его продукт — истина — делает его неподдающимся, бескомпромиссным, противостоящим власти любой толпы и любого лидера. Лишенный способности мыслить, человек становится беззащитным, уступчивым, бессильным куском глины.

Нет ни одной философии, теории или доктрины, которая бы уничтожала (или «ограничивала») разум, но при этом не проповедовала бы подчинение власти некоего авторитета. В философском смысле большинство людей до сегодняшнего дня не понимало этой проблемы; однако они чувствовали это с доисторических времен. Взгляните на суть самых древних легенд, таких как история об изгнании Люцифера, «светоносного», за то, что он отверг высшую власть; или сказание о Прометее, который научил людей практическим приемам выживания. Те, кто стремился к власти, всегда знали, что если нужно подчинить людей, то проблему создают не их чувства, их желания или их «инстинкты», а их разум; если нужно управлять людьми, разум — это враг.

Жажда власти — это психоэпистемологическое дело. Она присутствует не только у потенциальных диктаторов или честолюбивых политиков. Ее могут испытывать, хронически или время от времени, люди любых профессий, любого уровня интеллектуального развития. Ее испытывают морщинистые старцы-профессора, шумные плейбои, забитые офисные менеджеры, кичливые миллионеры, скучные учителя, порхающие по приемам матери — все, кто, сделав какое-то заявление, наталкивался на прямой взгляд взрослого или ребенка и слышал слова: «Но это неправда». Тех, кто в такие моменты испытывал желание не убедить, а заставить подчиниться разум, — легионы, и именно благодаря им работа компрачикос становится возможной.

Не все современные преподаватели сознательно стараются удовлетворить жажду власти, но очень многие из них. Не все сознательно стремятся уничтожить разум, уродуя интеллект своих учеников. Некоторыми движет просто желание мелочного удовольствия, получаемого от одурачивания и унижения слишком умного, упорно ищущего знаний студента. Некоторые хотят лишь скрыть и обойти дыры и противоречия в собственном интеллектуальном багаже. Некоторые никогда не стремились ни к чему, кроме прочного, спокойного, респектабельного положения, и даже не помышляли о том, чтобы возражать большинству своих коллег или их трудам. Некоторых гложет зависть к богатым, знаменитым, успешным, независимым. Некоторые верят (или пытаются верить) тонкому налету гуманитарной рационализации, покрывающему теории Канта и Джона Дьюи. И все они являются продуктами той же самой образовательной системы, только более ранних ее стадий.