Айн Рэнд - Возвращение примитива

У этой системы нет конца: она порождает множество порочных кругов. Есть многообещающие, умные преподаватели, которых приводят в отчаяние тупые, сонные, непробиваемо бездумные умы их учеников. Учителя средней и старшей школы винят в этом родителей; профессора колледжей винят в этом школьных учителей. Мало кто, если кто-то вообще, ставит вопрос о содержании учебных курсов. Промучившись несколько лет, такие лучшие учителя сдаются и уходят со своей работы или приходят к выводу, что разум — нечто недоступное для большинства людей, и в состоянии печального безразличия плетутся в хвосте наступающей армии компрачикос.

Но лидеры компрачикос — прошлых и настоящих — прекрасно представляют собственные мотивы. Невозможно отдаваться единственной в жизни страсти, не понимая ее природы, несмотря на конструкции, которые человек выстраивает для того, чтобы скрыть ее от себя самого. Если хотите увидеть ненависть, не нужно обращаться к истории войн и концентрационных лагерей — это не более чем ее последствия. Чтобы увидеть ненависть в чистом виде, взгляните на труды Канта, Дьюи, Маркузе и их последователей: это ненависть к разуму и всему, что связано с ним, — знаниям, способностям, достижениям, успеху, уверенности в себе, самооценке, каждой яркой, счастливой, доброй человеческой черте . Такова атмосфера, лейтмотив, ощущение жизни, пронизывающее верхушку сегодняшней системы образования. (Что заставляет человека становиться компрачикос? Отвращение к себе самому. Степенью ненависти человека к разуму измеряется степень его ненависти к себе.)

Лидера компрачикос обычно не привлекает роль политического диктатора. Он оставляет ее для своих наследников — лишенных разума дикарей. Компрачикос не хотят ничего устанавливать. Их единственная страсть и цель — уничтожение разума. Что будет потом, для них не реально; они смутно видят себя кукловодами, тянущими за ниточки позади трона правителя: они чувствуют, что дикарь без них не справится. (То, что они кончают напуганными до смерти лизоблюдами при дворе дикаря-тирана, как это было в нацистской Германии и Советской России, — всего лишь пример справедливого суда реальности.)

Жажда власти требует подопытных кроликов для того, чтобы выработать методы подчинения, — и пушечного мяса, которое бы подчинялось приказам. Студенты колледжей подходят на обе роли. Для воздействия на человека с искалеченным мозгом наиболее эффективный метод — лесть. Последняя связь выпускника прогрессивного детского сада с рациональностью — ощущение того, что с ним что-то не так, — полностью разрывается в колледже. Ему говорят, что с ним все в порядке, что его состояние — совершенно здоровое и нормальное, он просто не способен функционировать в «Системе», которая игнорирует человеческую природу; он нормален, ненормальна «Система».

Термин «Система» вначале не конкретизируется; это может быть система образования, система культуры, система семьи — все, на что студент может взвалить вину за свои внутренние страдания. Это приводит к параноидальному настроению, к ощущению себя невинной жертвой, преследуемой некими темными таинственными силами, в результате чего в нем накапливается слепая, беспомощная ярость. Теории детерминизма, которыми его донимали во время учебы, усиливают и оправдывают его настроение: если он страдает, то ничего не может с этим сделать, потому что он — продукт общества и общество оказало ему дурную услугу. И когда он слышит, что все его беды — от плохих оценок до сексуальных проблем и хронической тревожности — вызваны политической системой и что его враг — это капитализм, он принимает это как само собой раз умеющееся.

Методы обучения в колледже в целом те же, что и в старшей школе. Программа — это воплощение разрозненности, винегрет из случайных тем, преподаваемых без порядка, контекста и смысл а. Студентам могут предложить обзор расплывчатых абстракций или крайне детальное рассмотрение любимой узкой темы, и границы, разделяющие соседние классы, закрыты наглухо: здесь отсутствуют внешние связи, мосты, карты. Карты — то есть систематизация — запрещены принципиально. Зубрежка и заучивание — единственные психоэпистемологические средства, имеющиеся у студентов. (Некоторые выпускники философских факультетов могут наизусть перечислить все различия между ранним и поздним Витгенштейном, но никогда не изучали Аристотеля. Есть психологи, потратившие годы на крыс в лабиринте, коленный рефлекс и статистику, но никогда не занимавшиеся настоящим исследованием человеческой психологии.)

«Дискуссионные» семинары — часть техники лести: когда невежественному подростку предлагают озвучить свои взгляды на предмет, который он не изучал, он заключает, что статус студента колледжа перевел его из разряда профанов в авторитеты и размышлений, знаний и логики вовсе не требуется. (Это способствует оправданию важности наблюдений за групповыми вибрациями.)

Такие «дискуссии» способствуют достижению еще одной цели техники компрачикос: порождению ненависти — поощрению критицизма вместо творчества. В отсутствие обоснованных взглядов студенты оттачивают мастерство критики бессмысленных заявлений друг друга (что не так уж и сложно в данных обстоятельствах) и начинают считать разрушение дурных доводов эквивалентом построения хороших. (Пример подают преподаватели, которые в своих публикациях и дебатах часто блестяще развенчивают иррациональные теории друг друга, но терпят неудачу в построении собственных новых теорий.) При отсутствии интеллектуального содержимого студенты обращаются к методу личных нападок, безнаказанно практикуя старый софизм ad hominem , заменяя доводы оскорблениями — с хулиганской грубостью и непристойностями, составляющими часть политики свободы слова. Таким образом злоба оказывается под защитой, а идеи — нет. Неважность идей еще более подчеркивается требованием, чтобы никто не придавал значения природе таких «дискуссий» и участники оставались «добрыми друзьями» — какими бы оскорблениями они ни обменивались в ходе спора — во имя «интеллектуальной толерантности».

Впечатляющей демонстрацией сегодняшнего всеобщего презрения к власти идей служит тот факт, что люди не ожидают того, что подобное образование может иметь какие-то последствия, а потом оказываются шокированы, видя выпускников колледжей, которые начинают применять на практике то, чему их научили. Если после подобной тренировки студенты требуют права на управление университетами, то что в этом удивительного? Эта власть была дана им интеллектуально, а теперь они хотят осуществлять ее экзистенциально. Они выступали в роли квалифицированных судей идей, не имея знаний, подготовки и опыта, а теперь решили выступить в роли квалифицированных администраторов, и здесь не имея ни опыта, ни подготовки, ни знаний.