Айн Рэнд - Возвращение примитива

Господин Линдберг признается в том, что он не знает всех мотивов, которые побудили его перелететь через Атлантику (что не доказывает ничего, кроме неспособности к внутреннему анализу).

«Но я могу сказать со всей определенностью, что они происходили больше из интуиции, чем из рациональности, и что любовь к полетам перевешивала практические цели — несмотря на то, что последние часто были важными».

Обратите внимание на то, что выбор и любовь к профессии здесь представляются как не имеющие связи с рациональностью или с практическими целями, какими бы они ни были.

«Потом, когда искусство полета стало наукой, я обнаружил, что мой интерес к самолетам падает. Разумом я приветствовал преимущества, которые давали автоматические стартеры, закрытые кабины, радио и автопилоты. Но интуитивно я чувствовал к ним отвращение, потому что они нарушали баланс между интеллектом и чувствами, который делал мою профессию таким источником радости».

Из такого рода заявления можно многое понять о характере «интуиции» господина Линдберга и о мотивах, которые он считает такими таинственными. Но я предоставлю ему возможность высказаться самому, а вам — сделать собственные выводы.

«И поэтому, как интуиция привела меня когда-то в авиацию, теперь она вернула меня обратно к созерцанию жизни».

Он не говорит о том, какие методы он собирался использовать в этом созерцании, если он отказывается от разума.

«Я обнаружил, что механика жизни не так интересна, как таинственные качества, которые она отражает. Придя к таким выводам, я начал изучать сверхчувственные феномены и в 1937 году полетел в Индию в надежде овладеть практиками йогов».

Через несколько лет он предпринял экспедиции в дикие районы Африки, Евразии и Американского континента, где нашел новые перспективы, «которые внушили моему телу и моему мозгу тот факт, что космический план жизни проявляется скорее в инстинктах, чем в интеллекте».

Присутствие при запуске «Аполлона-8» произвело на него огромное впечатление.

«Разговаривая с астронавтами и инженерами, я ощутил почти непреодолимое желание вновь оказаться в сфере астронавтики — с ее научными комиссиями, лабораториями, предприятиями и подземными бункерами управления — и, может быть, даже самому полететь в космос. Но я знал, что не вернусь, несмотря на бесконечные возможности для изобретений, исследований и приключений.

Почему же нет? Десятилетия, проведенные в контакте с наукой и созданными ею транспортными средствами подтолкнули мои мысли и чувства к областям, находящимся за пределами их досягаемости. Сейчас я воспринимаю научные достижения не как цель, а как путь — путь, ведущий к тайне и исчезающий в ней».

Зачем нужно выносить свои мотивы за пределы власти рассудка? Это позволяет считать удовлетворительными объяснения такого рода, а подобные эпистемологические доводы — не требующими дальнейшего подтверждения.

Из не имеющих отношения к делу абзацев, следующих далее, можно уяснить лишь то, что господин Линдберг винит науку в том, что она не дает нам всезнания и всесилия.

«Научное знание гласит, что космические аппараты никогда не смогут достичь скорости света, поэтому срок жизни человека позволит ему проникнуть в космос лишь на ничтожные расстояния; следовательно, масштабы Вселенной заставят нас ограничить наши физические исследования планетами, обращающимися вокруг Солнца… получается, что научно установленные принципы вынуждают [человека] оставаться в пределах территории системы незначительной звезды, вокруг которой он вращается. Мы ограничены недостатком времени, как когда-то были ограничены недостатком воздуха».

Но, размышляет он, возможно, мы сможем когда-нибудь найти и приоткрыть проход в следующую эру,

«ту, которая сменит эру науки, как в свое время эра науки сменила эру религиозных суеверий? Следуя путями науки, мы все время сталкиваемся с тайнами, которые не принадлежат к сфере научного познания. Я думаю, на этих пока смутно предвосхищаемых дорогах лежат великие приключения будущего: в путешествиях, представить которые не в состоянии рациональное мышление человека XX века, — за пределы Солнечной системы, через далекие галактики, может быть, через области, нетронутые пространством и временем».

Если все это кажется вам бессмысленным, проблема в вашем «рациональном мышлении человека XX века». Господин Линдберг ратует за другие методы познания.

«Нам известно, что десятки тысяч лет назад человек освободился как от опасностей, так и от защиты инстинктивного естественного отбора, и его интеллектуальная деятельность стала настолько мощной, что вернуться обратно стало совершенно невозможно… Мы должны искать способы дополнения нашего деспотичного разума бесчисленными, тончайшими и пока почти неизвестными для нас элементами, которые формируют как физическое тело человека, так и те неосязаемые качества, с помощью которых мы сможем идти дальше».

Далее ни к селу ни к городу автор разражается хвалебной песнью в адрес «дикости» — не «природы», а именно «дикости» . В этой самой «дикости», которую господин Линдберг противопоставляет технологическому прогрессу и цивилизации, он обрел «направление… понимание ценностей… и пути к спасению человечества».

Чтобы помочь вам со всем этим разобраться, я могу лишь процитировать слова Эллсворта Тухи из «Источника»: «Не утруждайтесь изучением глупости, спросите у себя, лишь зачем она нужна». Господин Линдберг придумал все это ради следующего:

«Если бы мы смогли соединить наши научные знания с мудростью дикости, если бы мы могли питать цивилизацию через корни первобытности, человеческие возможности стали бы неограниченны… он смог бы слиться с чудесным, для которого не придумано лучшего имени, чем “Бог”. И в этом слиянии, — как мы давно ощущаем интуитивно, но пока лишь очень смутно можем воспринять рассудком, — опыт сможет путешествовать, выйдя за пределы земного существования.

Поймем ли мы тогда, что жизнь — это лишь одна из стадий (хотя и необходимая) космической эволюции, в ходе которой наше развивающееся сознание начинает сознавать? Обнаружим ли мы, что только без космических кораблей сможем достичь далеких галактик; что только без циклотронов сможем познать строение атомов? (Курсив автора.) Чтобы выйти за пределы фантастических достижений нашей эпохи, чувственное восприятие должно быть дополнено сверхчувственным, и, подозреваю, окажется, что эти два свойства — разные стороны одного и того же».

Чего стоят жалкие мелкие компромиссы, которые стараются найти сегодняшние политики, по сравнению с поиском компромисса такого рода?!