Томас Джефферсон - Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 2

Но как ни огромна [солнечная система], она всего лишь одна из систем миров. За ней на огромных расстояниях, которые невозможно подсчитать, находятся звезды, называемые неподвижными. Они называются так потому, что не имеют вращательного движения, которым обладают описанные шесть планет, и стоят на месте, как Солнце стоит в центре нашей системы. Поэтому возможно, что каждая из этих неподвижных звезд в свою очередь является Солнцем, окруженным другой системой планет, или миров, хотя и недоступной нашему зрению по причине удаленности, но совершающей такое же вращательное движение, как и наша система планет (worlds), обращающихся вокруг нашего центрального Солнца.

Этот простой ход мысли приводит к тому выводу, что бесконечное пространство должно быть наполнено планетными системами и пространство не более пустынно, чем любая часть земной поверхности, воды и суши.

Попытавшись дать в популярной и легкой форме некоторое представление об устройстве Вселенной, я вернусь к объяснению того, что пытался сделать ранее, а именно как велика польза, вытекающая из того, что творец создал множество миров, таких же, как наш, состоящий из центрального Солнца и шести планет, не считая спутников, по сравнению с идеей создания только одного мира в пустом пространстве.

Я никогда не упускаю из виду ту мысль, что все наше научное знание проистекает из (доступного для нашего взора, а через него и для понимания) обращения вокруг Солнца нескольких планет, или миров, из которых состоит наша система.

Если бы вся материя, содержащаяся в этих шести планетах, была заключена в один шар, то это имело бы для нас то последствие, что не существовало бы никакого движения или его было бы недостаточно для того, чтобы мы могли обладать тем знанием, которым мы обладаем ныне. А ведь из этих наук вытекают все механические искусства, имеющие такое значение для нашего земного счастья и удобства.

Поскольку создатель, таким образом, не сделал ничего напрасно, мы должны верить, что он создал устройство Вселенной, наиболее благоприятствующее человеку. И так как мы видим и чувствуем по опыту, что польза, получаемая нами от такого устройства Вселенной, не существовала бы, будь Вселенная устроена в виде одного шара, мы можем найти по меньшей мере одно основание, по которому было создано множество миров, и это основание порождает благоговейную признательность и восхищение человека.

Однако польза, вытекающая из факта множественности миров, не ограничивается только нами, жителями земного шара. Обитатели каждой из планет нашей солнечной системы имеют те же благоприятные условия для познания, что и мы. Они видят вращательное движение Земли, как мы видим движение их планет. Все планеты вращаются в поле зрения их обитателей, и всем одинаково предоставлена одна и та же всеобщая школа науки. Но познание не останавливается здесь. Система миров, соседняя с нами, в своем вращении открывает своим обитателям те же принципы и школу науки, что и наша система нам. То же повторяется во всем необъятном пространстве.

По мере того как мы познаем размеры и устройство Вселенной, расширяются наши знания не только о всемогуществе творца, но также и о его мудрости и благости. Мысль об одиноком мире, катящемся или покоящемся в безбрежном океане пространства, уступает место радостной идее сообщества миров, так счастливо устроенных, что простым своим движением они служат в назидание человеку. Мы видим, что земля наша изобильна, но забываем о том, насколько это изобилие зависит от научного знания огромного механизма Вселенной.

Но что же после этих размышлений нам следует думать относительно христианской идеи о существовании одного только мира размером, как мы выше показали, не более двадцати пяти тысяч миль? Человек, передвигающийся со скоростью три мили в час в течение двенадцати часов в день, направляясь строго по окружности, обошел бы вокруг него менее чем в два года. Увы! Что это значит в сравнении с громадным океаном пространства и всемогуществом творца?

Откуда тогда могло появиться такое однобокое и странное мнение, по которому всемогущий, обладающий миллионами миров, равно зависящих от его покровительства, должен оставить заботу о всех остальных и явиться умереть на нашей планете из-за того, что, как говорят, мужчина и женщина съели яблоко?

С другой стороны, следует ли нам предположить, что каждый из миров в бесконечном пространстве имел своих Еву, яблоко, змия и искупителя? В таком случае лицу, непочтительно именуемому сыном божьим, а иногда и богом, оставалось бы только путешествовать от одного мира к другому, без конца умирая после очень кратких промежутков пребывания в живых.

Именно из-за того, что было отклонено свидетельство, какое представляют собой мироздание и дела божьи для наших чувств, а также [вследствие того, что были отклонены] действия нашего разума над этим свидетельством, было сфабриковано и учреждено такое множество диких и причудливых религиозных систем.

Возможно существование многих религиозных систем, которые не являются дурными в нравственном отношении, а во многих отношениях даже нравственно хороши. Но может существовать только ОДНА истинная религия. И она необходимо должна во всем согласоваться с вечным словом божьим, которое мы созерцаем в его деяниях. Но странная конструкция христианского вероучения такова, что всякое свидетельство, предоставляемое человеку небесами, или прямо противоречит ему, или доводит его до абсурда.

Можно верить, и я всегда с удовольствием убеждаю себя верить в то, что были и существуют люди, убежденные в том, что благочестивый обман может, хотя бы при определенных условиях, принести известное добро. Но однажды предпринятый обман не мог уже впоследствии быть раскрыт, ибо благочестивый обман, как и дурное дело, приобретает пагубную необходимость продолжаться.

Лица, которые первыми проповедовали христианское вероучение и в какой-то мере привнесли в него мораль Иисуса Христа, могли убедить себя, что оно лучше, чем языческая мифология, господствовавшая тогда. От первых проповедников обман перешел ко вторым и к третьим, пока идея о том, что это благочестивый обман, не уступила место убеждению в истинности христианского вероучения, а это убеждение в свою очередь поддерживалось интересами тех, кто кормился его проповедью.

Но хотя это убеждение могло, таким образом, стать почти общим среди мирян, едва ли возможно объяснить непрерывные преследования, в течение нескольких сотен лет обрушивавшиеся на науку и деятелей науки со стороны церкви, иначе как наличием в руках церкви определенных актов или традиций, раскрывавших, что она сама первоначально представляла собой просто благочестивый обман, или иначе как предвидением, что обман этот не удастся сохранить перед лицом свидетельств, доставляемых самим устройством Вселенной.