Карл Гершельман - «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное

«Человек несчастлив только потому, что не знает, что он счастлив; только потому». (Достоевский) [160].

15. Счастливый человек выполняет задание, поставленное ему Творцом. Бог печалится, видя нас плачущими, и радуется, видя нас счастливыми. Каждой улыбкой мы воздаем хвалу Творцу мира и жизни.

16. Жизнь хороша, мир хорош, всё хорошо. Можно любить и светлые и темные стороны жизни, и солнечное и пасмурное небо, можно любить всю жизнь в целом. Отсюда — безразличие к мелочам жизни, беззаботность, жизнь птиц и цветов. Это не безразличие в буддийском смысле — не отрицание жизни, а скольжение над нею: есть одежда, хлеб, вино, жизнь — хорошо, нет — тоже хорошо. «Благословен и день забот, благословен и тьмы приход»,

17. В страстном отрицании этого мира индусами меньше истинной отрешенности от жизни земной и вместе с тем меньше истинной преданности вечному, всеобъемлющему (а значит включающему в себя и земную жизнь) бытию, чем в христианском полете над миром.

II. Поверхность и глубина

1. Земное зло — поверхность. Надо только достаточно углубиться в мир, чтобы сразу же — здесь и сейчас — наткнуться на полное блаженство и совершенство.

Надо только вырыть из земли «зеленую палочку», про которую в детстве рассказывал Льву Толстому его старший брат, Николай, «на которой написана тайна, как всех людей сделать счастливыми». Надо только отыскать эту палочку, и всё сразу станет хорошо: счастливый человек добр, и добрый человек счастлив.

2. Чем глубже в мир и себя — тем светлее. «Сердце земли — из золота». Каждый из нас, вглядываясь в себя, знает, что его глубочайшая сущность беспорочна, что всё зло только в отклонении от этой сущности. Мы не видим этого в других, потому что только в самих себя мы можем заглянуть достаточно глубоко, только самих себя видим чистыми, премудрыми и прекрасными. Но в действительности все люди одинаковы, все хороши: сущность всякого человека, сущность самой жизни — добра.

3. Вспомним свое раннее детство: мы все были когда-то беспорочны. Всё злое — это позднейшие наслоения на нас, первозданно-чистых, грязь, нас обрызгавшая — наносное, чужое в нас.

Дурное — это лживое. Зло — это неправда, это не мое во мне.

4. Что такое «грязь»? Хлеб грязен, если он упал на пол и к нему пристали частицы земли, но и пол грязен, если на нем остались крошки от упавшего хлеба. «Грязь» — это примесь чужеродного элемента; быть чистым — это быть самим собой. Я грязен, поскольку моя самобытность запачкана фальшью. Высшая добродетель — правдивость.

5. Звери и дети чисты, потому что они правдивы. Они могут быть злы, жестоки, но не лживы. В них есть зло, но нет греха. Грех — внутреннее расщепление с самим собой, отрыв от собственной сердцевины. «Не то делаю, что хочу, чего не хочу, то делаю» (Ап. Павел).

6. Наша сердцевина — Бог, «образ Божий» в нас. Человек оттого и смог создать понятие Бога, что носит его Образ в своей глубине. Надо приблизиться к Богу в себе, тогда удастся увидеть Бога и в мире.

7. «Будьте, как дети» — призыв к чистоте детства, к тому священному в нас, что просвечивает сквозь все внешние наслоения. Мы плохи только тем, что оказались не в силах удержаться на первоначальной высоте, соблазнились, пали. Каждый из нас повторяет грех Адама, каждый съедает яблоко познания добра и зла и лишается благодаря этому рая.

8. Наше грехопадение начинает совершаться с момента рождения и продолжается до самой смерти. Но непрерывно идет и процесс нашего просветления, нашего вхождения в Царство Божие.

9. Снаружи — два встречных процесса: грехопадение и преображение. Их трение друг о друга создает всю напряженность жизни. Сердцевина же — неизменна. В нашей глубине мы еще до сих пор настолько же совершенны, насколько были совершенны в день нашего сотворения и насколько будем совершенны в день нашего воскресения.

10. Зло — только результат нашей слабости. Зло — только уступка чрезмерно мягкой и робкой души грубому, напирающему, требующему сопротивления миру: защищая себя, ядро обволакивается жесткой скорлупой. Наши поверхности грубы; трением друг о друга они еще больше ожесточаются и огрубляются, но наша сердцевина первозданно-нежна. Поэтому мы и бываем поражены внутренней красотой ближнего, когда нам удается заглянуть в него достаточно глубоко.

«Всё понять — всё простить».

11. Мы все очень, очень хороши. Наше несовершенство — неумение себя, настоящего, понять и неумение себя, настоящего, выразить.

12. Каждый из нас одновременно и святой, и преступник. Что такое наша жизнь — цепь подвигов, героическая борьба с одолевающими нас внешними соблазнами, или отречение от нашей сущности, грех, преступление, предательство? Каждый поступок можно осветить с различных сторон: даже в худшем можно увидеть только бессилие, и даже в лучшем — утонченное себялюбие и своекорыстие. Если на страшном суде судить нас будет Бог, Он полностью нас поймет и оправдает, если судить будет чёрт — посмеется над нами и целиком осудит.

13. Беда человека, что не кто-нибудь другой, а он сам себя судит, а в нем — не только Бог, но и дьявол.

III. Царстве Божие и эстетическое созерцание

1. «Если бы чёрт проскакал много сотен тысяч миль, чтобы попасть на небо и увидеть его, он всё-таки остался бы в аду и неба не увидел» (Яков Бёме). Чёрт всегда в аду, ангел всегда в раю. Важно, кто смотрит на мир; не важно, на что он смотрит. Ландшафт сам по себе не красив и не некрасив, мы сами делаем его красивым, любуясь им. Сидя в трамвае или лежа в постели, я могу пребывать в Царстве Божием и могу быть лишенным его среди цветущей природы, в полноте сил и жизненного благополучия.

2. Для того, кто достиг Царства Божия, житейская радость или страдание — только различное содержание пробегающей перед ним действительности. Можно любоваться мрачной пропастью, простирающейся у края дороги, так же, как и цветущим лугом. Полюбить эту жизнь во всей ее дикой запущенности, почувствовать ее несравненную прелесть сквозь весь ее трагизм и жестокость — это и значит войти в Царство Божие, создать себе рай на земле.

3. Пребывать в Царстве Божием — это любоваться жестоким миром и собственными страданиями в нем, как художник любуется суровым, несладким ландшафтом.

4. Жизнь сама по себе такое огромное счастье, что все ее мелкие невзгоды и огорчения — пустяк в сравнении с нею самой. Конечно, неприятно, если болит голова или нет папирос. Но, с другой стороны, если быть всегда сытым, утратится радость еды; если иметь вдоволь папирос, перестанешь замечать их. Мы чувствуем жизнь только благодаря сопротивлению, ею оказываемому. Преодоление несчастья — не меньшее счастье, чем само счастье.

5. «Не всё ли равно, откуда любоваться закатом — из окна дворца или из окна тюрьмы?» (Шопонгауэр). Не всё ли равно, откуда любоваться жизнью — из здорового или больного, из счастливого или из страдающего тела? Радость Царства Божия, как и радость эстетического созерцания, бескорыстна.