Карл Гершельман - «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное
- Название:«Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:INGRI
- Год:2006
- Город:Таллинн
- ISBN:ISBN-10: 9985-9636-1-X ISBN-13: 978-9985-9636-1-6
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Карл Гершельман - «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное краткое содержание
Высоко ценимый современниками Карл Карлович Гершельман (1899–1951), русский эмигрант, проживавший в Эстонии и Германии, почти неизвестен читателю дней. Между тем это был разносторонне талантливый человек — литератор и художник, с успехом выступавший как поэт, прозаик, драматург, критик, автор философских эссе, график и акварелист. В книге, которую Вы держите в руках, впервые собраны под одним переплетом стихи, миниатюры, рассказы, пьесы, эссе, литературно-критические и историко-литературные статьи К. К. Гершельмана, как ранее публиковавшиеся на страницах давно ставших раритетами газет и журналов, так и до сих неопубликованные (печатаются по автографам, хранящимся в архиве писателя).
«Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
***
У Пушкина сближение поэтического и религиозного служения несомненно. Очень часто он пользуется образами и прилагательными, приравнивающими первое второму.
«Веленью Божию о, муза, будь послушна».
«Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон».
«Молчит его святая лира».
«Но лишь божественный глагол».
«Небом избранный певец».
«Небес избранник».
«Божественный посланник».
«Но, позабыв свое служенье.
Алтарь и жертвоприношенье.
Жрецы ль вас метлу берут?»
«И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник». [178]
И т. д.
***
Часто видят противоречие между пушкинскими «Памятником» и «Чернью»: в «Памятнике» поэту якобы ставится задача нравственного усовершенствования ближних:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал.
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал;
в «Черни» же требование толпы — «сердца собратьев исправляй» — поэтом резко отвергается:
Подите прочь, какое дело
Поэту мирному до вас!
В разврате каменейте смело:
Не оживит вас лиры глас.
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв —
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
Это кажущееся противоречие возникает благодаря тому, что из-за приведенной предпоследней строфы «Памятника» забывается доминирующая над ней последняя:
Веленью Божию, о муза, будь послушна.
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспаривай глупца.
В «Памятнике» как и в «Черни» (как и в «Поэте»), верховной задачей поэзии оказывается, подчинение «веленью Божию». «Пробуждение добрых, чувств» не отрицается, но низводится в подчиненное положение. Оно не ставится целью поэтического творчества, а отмечается как его следствие.
***
Поэзия не подчинена этике, а порождает этику. Она пересматривает этику заново, исследует и дополняет ее. Задача искусства — выработка новых нравственных норм, а не пропаганда или приспособление к старым.
***
Искусство, как и природа, никого ничему не учит, оно только создает. Все, что создается, создается ради него самого. Поэт хочет одного, чтобы его творение было. Искусство стоит над разделением на нравственное и безнравственное, стоит «по ту сторону добра и зла». Нравственно или безнравственно существование мира? Нелепый вопрос; точно так же нелеп вопрос о нравственности или безнравственности существования Наташи Ростовой, Хлестакова, Татьяны, Онегина. Все они что-то несравненно большее, чем существа только плохие или хорошие, — все они существа живые. В жизни каждого из нас Евгений Онегин или Татьяна играют не меньшую роль, чем любой из наших «настоящих» знакомых. Вдумываясь в судьбу и тех, и других, можно кое-чему научиться, но это не самое важное. Самое важное, что мы знаем их, любим их, что они составляют какую-то часть нашей жизни, нас самих, что они существуют. Если когда-нибудь мир будет закончен, рай станет реальностью, то среди обитателей этого рая должны оказаться и Татьяна с Онегиным — реальные и живые, не менее реальные и живые, чем каждый из нас.
***
Пушкинский подход к теме «тайной свободы» может быть лучше понят, если прибегнуть к несколько избитому сопоставлению его «Пророка» с «Пророком» Лермонтова. Строго говоря, их нельзя было бы вообще сравнивать, потому что мы имеем здесь дело с двумя совершенно различными темами: у Лермонтова дано отношение пророка к толпе, у Пушкина — отношение пророка к Богу. Пушкин описывает момент избрания пророка, Лермонтов — столкновение уже вышедшего на проповедь пророка с толпой и претерпеваемые им гонения. Но в ряде других пушкинских стихотворений («Чернь», «Памятник» и особенно в сонете «Поэту») лермонтовская тема о непризнании поэта (= пророка) толпой предусматривается:
Поэт, не дорожи любовию народной:
Восторженных похвал пройдет минутный шум,
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной…
Пушкин не выводит, однако, отсюда необходимости ухода пророка в пустыню, отказа от своей миссии, как это делает Лермонтов, напротив, он предписывает поэту полное игнорирование голоса черни:
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Пушкин видит то же и так же, как Лермонтов, нисколько не переоценивая действительности: но, видя то же, он иначе реагирует. Там, где для Лермонтова тема кончается, для Пушкина она только начинается. Там, где Лермонтов соглашается сложить оружие, Пушкин требует бесстрашного продолжения борьбы. Оправдание творчества лежит для Лермонтова в социальной, для Пушкина в религиозной плоскости. Согласно Лермонтову, стихи пишутся для «ближнего», согласно Пушкину, — для «Бога».
***
Для кого пишутся стихи? Ставится свеча, «да светит всем в доме». Поэт не виноват, если вокруг свечи оказываются одни слепые. Свеча ставится ради немногих зрячих. Искусство существует ради «немногих счастливцев» (выражение Стендаля).
Не всякого полюбит счастье,
Не все родились для венцов.
Блажен, кто знает сладострастье
Высоких мыслей и стихов,
Кто наслаждение прекрасным
В прекрасный получил удел
И твой восторг уразумел
Восторгом пламенным и ясным.
Пушкин. «Жуковскому. На издание книжки его “Для немногих”»
Стихи пишутся ради тех, кто их поймет и подхватит, просто ради тех, кому они понравятся. Очень часто при этом поэту приходится передавать их далеко через головы своих ближайших соседей.
***
Итак, диалог между Пушкиным и Лермонтовым развивается в такой последовательности:
Пушкин («Пророк»):
Восстань, пророк, и виждь, и внемли.
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли.
Глаголом жги сердца людей!
Лермонтов («Пророк»):
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Посыпал пеплом я главу.
Из городов бежал я нищий.
И вот, в пустыне я живу,
Как птицы, даром Божьей пищи.
Пушкин («Поэту»):
Поэт! не дорожи любовию народной!
Восторженных похвал пройдет минутный шум:
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты — царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд,
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит,
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Интервал:
Закладка: