Карл ЯСПЕРС - ПРОСВЕТЛЕНИЕ ЭКЗИСТЕНЦИИ

Сам Кант прямым текстом отрицает некоторые из экзистенциальных знаков, подвергая их проверке на своих объективных категориях, когда, например, он обосновывает, почему в мире нет скачков (во времени) и пробелов (в пространстве) 13 13 «Принципом непрерывности запрещался всякий скачок в ряду явлений (изменений) (in mundo non datur saltus (в мире не имеется скачков (лат.))), а также всякий пробел или пропасть между двумя явлениями в совокупности всех эмпирических наглядных представлений в пространстве (non datur hiatus (не имеется лакун (лат.))» (Кант И. Критика чистого разума. С. 240 (В282)). Принимается же этот принцип непрерывности, «чтобы не допускать в эмпирическом синтезе ничего, что могло бы нанести ущерб рассудку и непрерывной связи всех явлений, т.е. единству понятий рассудка» (Там же (В282)). Также «и всякое изменение (переход вещи из одного состояния в другое) имеет непрерывный характер» (Там же. С. 198 (В212-213)). - Прим. пер. , почему не существует случайности, то есть слепой произвольности мировых событий 14 14 Например: «я могу уничтожить (aufheben) мысленно всякую субстанцию, не вступая в противоречие с самим собой, однако из этого никоим образом нельзя умозаключать к объективной случайности ее существования, т.е. к возможности ее несуществования самого по себе» (Кант И. Критика чистого разума. С. 252-253 (В302)). «Поэтому положение: “ничто не происходит по слепой случайности” (in mundo non datur casus) есть априорный закон природы» (Там же. С. 239 (В280)). - Прим. пер. , и судьбы, т.е. необходимости, которая бы не была понятна в качестве необходимой согласно правилам 15 15 «Необходимость в природе никогда не бывает слепой, но всегда бывает обусловленной и, следовательно, понятной (non datur fatum (не существует судьбы (лат.))» (Кант И. Критика чистого разума. С. 239-240 (В280-281)). -Прим. пер. . Всего этого, в самом деле, не существует в мире как объективном, в мире как предмете познания. Но там, где пытаются дать объяснение (Explikation) экзистенции, - все эти слова возвращаются снова. Это не два мира, существующие друг рядом с другом; есть только один мир. Экзистенция, доступная для разъяснения (explizierbar) в совершенно ином измерении, лишь в кажущейся параллельности (параллельно оно потому только, что для выражения неизбежно приходится пользоваться объективными понятиями и категориями как средствами этого выражения) и в ином смысле и иных формах, чем те, каких требует предметное познание, просветляет себя для нас, хотя при этом и не познается.

Вследствие того что экзистенция в своем явлении становится объективной, объективность, поскольку в ней говорит возможная экзистенция, оказывается многозначной сравнительно с однозначностью знаемого. Поскольку речь (das Sprechen) об экзистенции должна выразить в ней некоторую сторону всеобщего, всякое высказывание, желающее просветлить экзистенцию, по существу своему подвержено недоразумениям.

Экзистенция не претендует ни на какую всеобщезначимость. Она есть бытие в безусловности, а не в переводимости (Übertragbarkeit). Тем, что она есть, не может точно так же быть и другой. В объективациях, которые она высказывает как всеобщезначимые, - будут ли это высказывания о бытии, требования или оценки, - хотя и заключаются для высказывающего их безусловность и призыв к другой возможной экзистенции, но не заключается допускающего обоснование знания для всякого существующего (begründbares Wissen für jeden, der da ist). Скорее: объективирование (Objektivwerden), а тем самым и универсализирование (Allgemeinwerden) экзистенции многозначно: оно никогда не остается тем же самым, но либо остается явлением экзистенции, а тогда заодно со своим основанием, как его сторона в среде всеобщего, уникальным (einmalig); или же оно окончательно становится всеобщезначимым, а тогда перестает быть, в тождестве с самим собою, выражением экзистенции. Там, где экзистенция высказывает себя в форме всеобщности, как являющаяся в мире экзистенция, там это всеобщее уже не остается в отвлеченности тем, чем оно было в своем корне, т.е. в фактической экзистенции из историчного присутствия. Мы как рациональные существа со своим сознанием вообще, непрестанно настаиваем на всеобщности; все, что бы мы ни делали и ни говорили, - оно, и справедливо, имеет силу лишь постольку, поскольку может сделаться всеобщим; только тем самым мы вступаем в мир и есмы для мира. Но, пронизывая и объемля все это, мы есмы еще мы сами для другой самости и в отношении к трансценденции, и мы подлинно есмы там, где всеобщее опускается до значения простой среды. Возможная экзистенция переводит себя (überträgt sich) в мире в нечто всеобщее, которое может отделиться от нее; но экзистенция не всеобща и не всеобщезначима.

Поскольку я, предпринимая попытку просветления экзистенции, принужден говорить объективностями, то все, что философия подразумевает экзистенциально, непременно должно быть возможно понять превратно: как психологию, логику, объективную метафизику.

В результате же происходит смешение самых крайних противоположностей:

а) Слепая инстинктивность мгновения, находящая себе выражение в аффекте и в произволе «я так хочу», непроницаемая витальная сила жизни самой по себе и упоения жизнью (не знающего верности и формовки, и не имеющего образующего действия на дальнейшее существование) противостоят объективно столь же иррациональному, возводящему свою действительность из истока свободы, внутренне связному в себе и ничего не забывающему; тогда то, что объективно кажется произволом, заключено на самом деле в рамку последовательности такой жизни, которой знакомо сознание вечной достоверности, в противоположность преходящему упоению в мнимой достоверности мгновенного удовлетворения.

б) Если кто-нибудь говорит о другом человеке: он всегда говорит о самом себе, даже если обсуждает деловые проблемы, то это может иметь два значения: упрек в том, что человека не покидает эгоцентрическая заинтересованность эмпирической индивидуальности; или же самое искреннее согласие с ним, ибо он говорит только истинно и обязательно, а значит, - из глубины своей экзистенции. То, что кто-нибудь придает бесконечно большое значение самому себе, может означать суетную замкнутость в тесноте своей эмпирической индивидуальности или же то, от чего для нас все и зависит в решающей степени: тревога о своей подлинной самости.

в) В жизни науки к смешениям объективно предрасполагает не исходящая из существа дела, возникающая из посторонних мотивов заинтересованность исследователя в определенном результате и восторженная любовь энтузиаста как основание исследовательской работы. И то, и другое противоположны безличному научному достижению, которое, будучи содержательно пустым, лишь случайно бывает полезным для другого. Дельность идеи, которая, служа некоторой экзистенции, господствует в исследовательской работе, можно спутать с мнимой дельностью, которой ищут для себя лишь как некой «пристройки» в нескончаемых аргументациях, самооправданиях, и в твердых, значимых результатах.