Шамиль Султанов - Плотин. Единое: творящая сила Созерцания

В Римской империи необходимые знания в грамматике, риторике, математике и музыке получали в родном городе. Дальнейшая система образования была рассчитана уже не на людей, стремящихся приобщиться к одной определенной области науки, а на личность, желающую совершенствоваться в самых разных областях знания, и прежде всего философии. Философия постоянно оставалась основной наукой античного мира, ибо, как утверждал Сенека, только «философия исследует весь мир». Поэтому желающие ее более подробно изучать должны были совершенствоваться в избранной области в городах, считавшихся центрами средоточия знаний, — в Афинах, Риме, Смирне, Коринфе, Пергаме, Александрии.

Но вряд ли для Плотина была какая-либо альтернатива, кроме Александрии. И дело было не в неких практических соображениях. Да, Плотин не раз был в этом самом знаменитом городе великого Александра: у него были там знакомые, и с некоторыми из них он даже переписывался. Но не это главное.

Хотя пик расцвета Александрии был уже в прошлом, тем не менее, даже в III веке город представлял собой самую крупную культурную жемчужину империи. С ним не могли сравниться не только Смирна и Коринф, но и погрузившиеся в провинциальную дрему Афины.

Именно в Александрии находилась самая крупная библиотека Рима. Причем в ней хранились книги не только римских и греческих философов, ученых, историков, поэтов, но и уникальные рукописи, переведенные на греческий язык, в которых сохранялись ключи к знаниям халдеев и древнеегипетских жрецов, вавилонских магов и индийских браминов, финикийцев и арабов.

Во времена Плотина Александрия представляла собой конгломерат различных мирно уживающихся философских и теологических школ. Неопифагорейцы спорили с перипатетиками, платоники нескольких направлений дискутировали со скептиками и приверженцами Стои, а последние обращались к Эпикуру. Здесь жили и сторонники традиционных языческих культов собственно Рима и Эллады, росло количество приверженцев восточных культов Митры, Кибелы, в различных храмах приносили жертвы Осирису-Дионисию, Изиде, Серапису. Многочисленная еврейская община города, несмотря на интенсивный процесс культурной эллинизации, оставалась верной духу и законам Моисея. Именно таким эллинизированным иудеем был знаменитый Филон Александрийский, вера которого основывалась на том, что вся полнота божественной истины, облеченной в аллегорическую форму, содержится в Ветхом завете.

Многие христианские богословы, жившие в Александрии, были знатоками эллинистической философии и признавали за ней право называться мудростью, хотя и низшего рода по сравнению с божественным откровением. Например, Климент Александрийский считал идеалом духовного совершенства гармонию веры и знания, а потому, с его точки зрения, между Евангелием и эллинской философией в лучших ее проявлениях не было противоречия — это как бы «две ветви одного древа».

Творческая атмосфера александрийского культурного климата только в римский период породила таких крупнейших ученых, философов, поэтов, как Апион, воспитатель Нерона Херемон, Аполлоний Тианский, историк Аппиан, философ Атеногор, астрономы Менелай и Птолемей, писатели Атеней, Лукиан, Цельс, математики Герон, Теон, Папп, Диофант, исследователь иероглифов Гораполлон и многие другие…

Тут я уже не выдержал и не очень вежливо, с раздражением, прервал болтливую машину:

— Без лишней патетики…

Секунд двадцать ХИП молчал, затем кратко и сухо добавил:

— После урегулирования имущественных проблем Плотин навсегда уехал из Ликополя. В конце весны 232 года он приезжает в Александрию…

…Как и договаривались накануне, ближе к вечеру подъехал на эсседе Фотий. Наступила уже осень, но дни стояли жаркие, хотя бриз, дующий с моря, приносил прохладу и дышать было легко.

Ехать пришлось достаточно долго — около восьми миллиариев. Но я этого не замечал: Фотий ловко управлял повозкой и не переставая рассказывал о философе, к которому мы направлялись.

Звали его Аммонием, и был он мужем пожилым. Возраст его приближался к 60 годам, но духом своим известен был веселым и спокойным. Считали его человеком мудрейшим, но и странным. Многие иудеи и христиане презирали его, не скрывали своего неодобрения и прозвали его Саккасом, то есть Мешочником.

Но он не обижался и был незлобив, потому даже на Саккаса откликался. Ибо в юности действительно пропитание добывал себе среди бродяг и черни, работая носильщиком. Отец же его был человеком отнюдь не бедным, разбогател на поставках шерсти в армию. Но вышел между ними разлад, и покинул он отчий дом. А причина разлада заключалась в том, что в младенчестве Аммоний был крещен своими родителями и потому, не по своей воле, оказался в этой христианской секте. Но, прочитав уже в детстве тайком эллинских писателей и философов, он непреклонно направил свое сердце к истинным богам Разума. И потому отбросил он предрассудки христиан, вернулся к божествам предков и ушел из дома.

Мудрости учился он двояко. Ходил к разным философам и магам, но долго там не оставался по причине буйного в молодости характера. Философам задавал он вопросы пустые: о волшебстве, звездах, демонах и гаданиях. А магам задавал вопросы никчемные: о единстве и множественности понятий, о силлогизмах и софистических утверждениях, о логике и этике. Но делал так он все же с неким разумным намерением.

И второй способ был его в том, чтобы самому в учениях древних искать скрытые от глаз непосвященных смыслы. Говорили, что когда он был помоложе, выходил на рынок и во весь голос говорил, растолковывая зевакам те или иные положения из Фалеса и Парменида, Зенона и Хрисиппа. А деньги, которые ему бросали, никогда не подбирал и оставлял на рыночной площади.

А проповедует он совмещение Пифагора и Платона, Платона и Аристотеля. И говорит он вот что: божественное проявилось зримо и явственно и в Пифагоре, и в Платоне, и Стагирите. Но проявилось по-разному, ибо жили они в разное время. Потому в них есть проявление божественной истины в своей сложности и простоте.

Приезжают к нему и брамины, и персы-огнепоклонники, и эфиопские гимнософисты. И совершают они какие-то обряды магические, удалившись в пустыню. Но, может быть, это и пустое, болтовня недругов.

Постоянного жилища у него нет. С учениками он бродит от одного приятеля к другому, выбирая дом в зависимости от местонахождения Луны и звезд на небосводе. Свои рассуждения и учения он не записывает, да и другим запрещает записывать…

— …Via est vita. Путь есть жизнь… Нельзя понять римский дух, если забывать о римских дорогах, — тихо произнесла Сюзанна.

— Почему? — я уже перестал удивляться неожиданным эмоциям машин. В это поколение программ были заложены какие-то наборы подобий звуковых экспрессий, но какие точно, я не знал, однако это действительно облегчало общение с машинами. И они использовали такие звуковые палитры очень искусно.