Абдусалам Гусейнов - Великие пророки и мыслители. Нравственные учения от Моисея до наших дней

Обосновывая свой первый тезис, Сократ спрашивает оппонента, что является более безобразным (постыдным) — причинять несправедливость или терпеть ее? И получает естественный ответ: причинять несправедливость считается делом более безобразным, чем стать жертвой несправедливости. Далее, через цепь рассуждений в полном согласии с Полом он приходит к заключению: нечто считается безобразным из-за того, что оно сопряжено либо со страданиями, либо со злом (вредом), либо с тем и другим вместе. И дальше:

«Сократ . Разберем сперва… больше ли страдают те, кто чинит несправедливость, чем те, кто ее переносит.

Пол . Это уже ни в коем случае, Сократ!

Сократ . Страданием, стало быть, первое не превосходит второе?

Пол . Нет, конечно.

Сократ . Значит, если не страданием, то и не злом и страданием вместе.

Пол . Кажется, так.

Сократ . Остается, значит, другое.

Пол . Да.

Сократ . То есть зло.

Пол . Похоже, что так.

Сократ . Но если причинять несправедливость — большее зло, чем переносить, значит, первое хуже второго.

Пол . Очевидно, да…

Сократ . А большее зло и большее безобразие ты предпочел бы меньшему? Отвечай смело, Пол, не бойся — ты ничем себе не повредишь. Спокойно доверься разуму, словно врачу, и отвечай на мой вопрос «да» или «нет».

Пол . Нет, не предпочел бы, Сократ.

Сократ . А другой какой-нибудь человек?

Пол . Думаю, что нет, по крайней мере после такого рассуждения.

Сократ . Стало быть, я верно говорил, что ни я, ни ты и вообще никто из людей не предпочел бы чинить несправедливость, чем терпеть, потому что чинить ее — хуже.

Пол . Видимо, так» (1, 295–296).

Столь же убедителен Сократ и при рассмотрении второго вопроса. В этом случае он добивается предварительного согласия собеседника по двум тезисам — что справедливое всегда прекрасно и что «какое действие совершается, такое же в точности и испытывается» (1, 298). И далее:

« Сократ . Нести кару — значит что-то испытывать или же действовать?

Пол . Непременно испытывать, Сократ.

Сократ . Но испытывать под чьим-то воздействием?

Пол . А как же иначе? Под воздействием того, кто карает.

Сократ . А кто карает по заслугам, карает справедливо?

Пол . Да.

Сократ . Справедливость он творит или несправедливость?

Пол . Справедливость.

Сократ . Значит, тот, кого карают, страдает по справедливости, неся свое наказание?

Пол . Видимо, так.

Сократ . Но мы, кажется, согласились с тобою, что все справедливое — прекрасно?

Пол . Да, конечно.

Сократ . Стало быть, один из них совершает прекрасное действие, а другой испытывает на себе — тот, кого наказывают.

Пол . Да.

Сократ . А раз прекрасное — значит, и благое? Ведь прекрасное либо приятно, либо полезно.

Пол . Непременно.

Сократ. Стало быть, наказание — благо для того, кто его несет.

Пол . Похоже, что так» (1, 298).

Спор резюмируется следующим образом:

« Сократ . На чем же, друг мой, мы с тобой разошлись? Ты утверждал, что Архелай счастлив, хотя и совершает величайшие несправедливости, оставаясь при этом совершенно безнаказанным, я же говорил, что, наоборот, будь то Архелай или любой другой из людей, если он совершит несправедливость, а наказания не понесет, он самый несчастный человек на свете и что во всех случаях, кто чинит несправедливость, несчастнее того, кто ее терпит и кто остается безнаказанным — несчастнее несущего свое наказание? Так я говорил?

Пол . Да.

Сократ . И теперь уж доказано, что говорил правильно?

Пол . По-видимому» (1, 303).

Присутствовавший при этом напряженном диалоге Калликл обратился к Сократу со следующими многозначительными словами: «Скажи мне, Сократ, как нам считать — всерьез ты теперь говоришь или шутишь? Ведь если ты серьезен и все это правда, разве не оказалось бы, что человеческая наша жизнь перевернута вверх дном и что мы во всем поступаем не как надо, а наоборот?» (1, 305). Калликл очень точно обнажает социально-критическую нацеленность философской любознательности Сократа: доказывая, что афиняне не так думают, он доказывает, что они не так живут.

По Сократу, добродетельная жизнь неразрывно соединена со знанием добродетели. Обладает ли, однако, он сам таким знанием? Нет, не обладает. Более того, Сократ открыто прокламирует свое незнание и с этим связывает приписываемую ему мудрость. Пророчица дельфийского храма в ответ на вопрос одного из друзей и последователей Сократа о том, кто является самым мудрым человеком, назвала Сократа. Сократ в силу своей благочестивости не мог проигнорировать это пророчество и в силу неподдельной скромности не мог принять его буквально. Он решил расшифровать скрытый смысл пророчества. Он обнаружил, что люди, которых молва считает мудрыми, на самом деле таковыми не являются. Они, эти патентованные мудрецы, или ничего не знают, или знают очень мало. В этом отношении они ничем не отличаются от него, Сократа. Но между ними есть одно различие: люди, слывущие за мудрецов, обычно важничают, делают вид, будто они что-то знают, Сократ же не делает вида, а открыто признает, что он не знает. По-видимому, как считает сам Сократ, за это — за то, что он знает, что ничего не знает, — Аполлон и прозвал его самым мудрым из людей. В самом деле, именно в этом тезисе Сократа сосредоточена его мудрость, его этико-нормативная программа.

Прежде всего следует отметить, что идеал знающего незнания прямо вытекает из сведения добродетели к знанию. Если добродетель есть знание и кто-то объявляет себя знающим, то он тем самым провозглашает себя добродетельным, а саму добродетель считает осуществленной. Ведь знать добродетель и быть добродетельным — это, по Сократу, одно и то же. Основной критерий, позволяющий судить, владеют ли люди знанием добродетели или нет, состоит в том, какую жизнь они ведут — добродетельную или порочную. Человеческая добродетель есть человеческое совершенство, таково точное содержание этого термина у Сократа. А осуществленное совершенство есть совершенная бессмыслица, такая же, например, как сосчитанная бесконечность. А если же учесть, что добродетельные люди по сократовским канонам являются одновременно людьми счастливыми («людей достойных и честных — и мужчин и женщин — я зову счастливыми» — 1, 289), то вопрос о человеческом знании и мудрости становится проблематичным. Поэтому Сократ в силу одной только логики, не говоря уже о личной скромности и социальной наблюдательности, вынужден утверждать, что «он знает только то, что ничего не знает» [48] Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. С. 103. .