Виктор Унрау - Не Евангелие

Когда наступает время, клетка получает «черную метку» — послание о том, «что она должна пожертвовать своей жизнью для благополучия организма».

«Это известие, — пишет Агол, — приходит из окружающей среды, либо от соседних клеток, либо от межклеточных веществ».

После этого внутриклеточные регуляторы вносят поправки в работу «отдельных генов», клетка разрушается, и на ее обломки набрасываются голодные макрофаги.

Самый любопытный вопрос — как животные, не вооруженные микроскопом, узнают тех, у кого такие же гены, как и у них? Ведь если они не умеют этого делать, то об их заботе о собственных генах не стоит и говорить.

Райт не нашел, что на это сказать и отмахнулся совсем не убедительной фразой.

«Ясно лишь, — бросил он, — что эти механизмы существуют».

Докинз утверждает, что отличать свои гены от чужих умеют кайры. В отличие, например, от домашних кур, которые прямо вопиют против Гамильтона, кайры никогда не станут сидеть на чужих яйцах.

Но это совсем не так.

На острове Святой Ионы и на Чукотке орнитологи проводили с кайрами специальные эксперименты. Сначала они выясняли, способна ли птица узнавать собственное яйцо. Ей на участок клали два яйца — одно, понятно, было чужое — и птица всегда садилась только на свое.

После этого на участок кайре подкладывали чужое яйцо, а родное перекладывали на чужой участок. На этот раз птица, не задумываясь, усаживалась высиживать чужие гены. Точно так же чужого птенца она принимала за своего, если подкидыш оказывался на ее территории, а родного куда-нибудь прятали.

Эти опыты показывают, что кайре, как и домашней птице, совершенно безразлично, чьи яйца она высиживает и чьих птенцов защищает, и чьи гены будут путешествовать во времени.

Биологам известно, что у некоторых животных есть так называемые добровольные помощники. Это, как правило, близкие родственники, которые помогают родителям выхаживать потомство.

Такая особенность есть, например, у гиеновых собак.

Лавик-Гудолл, который изучал жизнь гиеновых собак в дикой природе, рассказывает, что самка долгое время остается со своим пометом в логове, и не может охотиться вместе со всеми. И тогда другие собаки, возвращаясь с охоты, отрыгивали ей часть добычи.

Если они таким образом заботились о «путешествии своих генов во времени», то родная мать должна была делать то же самое с еще большим энтузиазмом.

Однако когда собаки перестали отрыгивать ей мясо, она стала отбирать его у своих щенят, и за это ей то и дело влетало от собак, которые были с малышами не в таком близком родстве, как она.

Теория Гамильтона обладает одним удивительным свойством. При том, что нет ни одного убедительного факта, который бы ее подтверждал, к ней относятся с таким же доверием, с каким христиане относятся к Евангелию от Луки.

Моралисты не ошибаются только в том, что нравственные поступки имеют какие-то выгодные последствия для других людей. И из этого факта они делают вывод, что эта выгода для других и есть цель нравственного поступка, и что, следовательно, жить нравственно, это — жить для других.

Однако вопреки этому утверждению, нравственным всегда и везде считался не тот, кто живет для других, а тот, кто заботится о собственной чести и достоинстве, хотя такие люди живут для себя, а не для других.

И в этом нет ничего эгоистичного. Ведь эгоизм, это не просто забота о себе, это такая забота о себе, «когда удовлетворение личного интереса происходит в ущерб интересу другого человека». И эгоизм, стало быть, проявляется не в том, что человек не хочет служить другим, а в том, что он хочет, чтобы другие были у него на службе.

Эмпирическая этика, ставит в пример человека, «защищающего свою честь, честь слабых, честь своей семьи, честь своей родины», человека, который проявляет «мужественное отношение к жизни и бесстрашие перед смертью», «готовность всегда поставить честь и верность выше жизни».

Эта этика «полагает, что лучше обидеть, чем быть обиженным, что лучше нанести оскорбление, чем потерпеть оскорбление».

«Не становитесь холопом человека, — учит Кант. — Не допускайте безнаказанного попрания ваших прав другими. Склонять колени или падать ниц, даже с целью показать свое преклонение перед небесными силами, противно человеческому достоинству. А кто превратил себя в червя, пусть потом не жалуется, что его топчут ногами».

И нравственность в этой эмпирической этике противопоставлена не эгоизму, а безнравственности.

Нравственный человек защищается только тогда, когда кто-то угрожает его чести и достоинству. Он бросается в драку, вызывает на дуэль или объявляет войну.

Нравственный человек испытывает страх потерять честь и достоинство.

Вот, что ожидает оскорбленного человека, если он «восставая против законов чести, сам подписывает приговор о своем унижении».

Против человека оскорбленного, пишет Бентам, поднимается все общество. Вместо того чтобы «почувствовать негодование к оскорбителю», общественное мнение становится на его сторону и выказывает несчастному презрение «более горькое, чем сама смерть».

Общество «наперебой бросается на невинного», «как злая собака, которая ждет только жеста своего господина, чтобы разорвать подходящего человека». Оскорбитель «только указал добычу», окружающие люди «разрывают ее; он повелевает казнь, они делаются палачами».

«Человек, — пишет Бентам, — которого считают обыкновенно виновным, наносит только легкую рану, которая скоро закроется, будучи предоставлена самой себе. Но другие люди, вливая в нее свой яд, делают из нее опасную и часто неизлечимую язву».

Бывают, конечно, и сумасшедшие, которые видят опасность там, где ее нет, и ведут себя так, как человек, которому опасность действительно угрожает. Еще хуже, когда, например, дуэль становится своего рода развлечением.

Рассказывают, один рыцарь объявил себя страстным почитателем Вергилия, и вызывал на поединок, всех, кто не признавал автора «Энеиды» «первым поэтом всех времен и народов».

Восемь поклонников Гомера, Овидия и Горация умерли на дуэлях один за другим.

Наконец объявился противник, который зачитывался Тибуллом, и смертельно ранил почитателя Вергилия. А перед смертью на исповеди зачинщик этих абсурдных поединков признался духовнику, что никогда не читал Вергилия.

Это, конечно, нелепый и исключительный случай. Исключительность его состоит в том, что рыцарь провоцирует соперника на поединок.

По правилам, сигнал для нравственного поступка всегда исходит от того, кого вызывают на борьбу.

У животных такие сигналы называются релизерами.