Анатолий Горелов - История мировой культуры

Совет никого не критиковать близок философии Древней Индии. Будда говорил, что «ненависть можно устранить не ненавистью, а любовью». Карнеги предлагает не любовь, а рациональные рецепты общения. Аргументация такова: критикой никого не исправишь. Никогда не надо делать вид, что вы идеальны и всегда правы. «Если вы знаете, что другой человек думает или хочет сказать о вас что‑то отрицательное, – скажите это сами раньше него» (Карнеги Д. Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей. Как вырабатывать уверенность в себе и влиять на людей, выступая публично. Как перестать беспокоиться и начать жить. М., 1989. С. 135–136). «Если вы не правы, признавайтесь в этом быстро и в категоричной форме». Карнеги учит, как понравиться людям, дать им почувствовать их несуществующую подчас значительность: «Будьте хорошим слушателем. Поощряйте других говорить о себе»; «Задавайте вопросы вместо того, чтобы отдавать приказания»; «Говорите о том, что интересует вашего собеседника»; «Улыбайтесь».

Совет улыбаться заставляет вспомнить об этической добродетели Аристотеля – любезности, а совет задавать вопросы – о сократовском методе майевтики. Правда, Сократ думал о достижении истины, а для Карнеги в свойственном прагматизму духе важнее привести собеседника к согласию с собственным мнением и уговорить его сделать нужное задающему вопросы. Еще один подобный совет: «Если вы хотите, чтобы человек был с вами одного мнения, прежде всего вы должны доказать ему, что вы его истинный друг» (Там же. С. 141).

В этом же направлении идут соображения о том, как заставить делать желаемое вам. Карнеги приводит такой вывод Шваба: «Самый эффективный способ заставить людей что‑либо сделать – это вызвать в них стремление к соревнованию. Я не имею в виду соревнование с корыстной целью, а просто соревнование с целью добиться превосходства» (Там же. С. 180). Вспомним, какое значение придавалось в СССР соревнованию – с грамотами, досками почета и прочими атрибутами, заменявшими материальные стимулы.

В XIX в. Г. У. Лонгфелло (1807–1882) писал, что американцы могут похвастаться лишь зачатками национальной литературы. Нет еще книги «истинно и до конца американской». «Для нас поэзия, – сетует Лонгфелло, – всегда была праздным занятием» (Зарубежная литература XIX в. Реализм. М., 1990. С. 215). У американцев отвращение ко всему, что не практично, не деятельно, – продолжает Лонгфелло. Сами же писатели должны, считает он, «полностью отречься от всего прочего и благородно посвятить себя делу литературы» (Там же).

На эту же тему Г. Торо (1817–1862) пишет: «Думаю, на свете нет ничего (включая преступление) более чуждого поэзии, философии, да и самой жизни, чем эти бесконечные дела… Пути, которыми можно заработать на жизнь, почти все без исключения ведут вниз… Вам платят за то, чтобы вы были величиной меньшей, чем человек» (Там же. С. 290).

Даже в конце XIX в. У. Уитмен утверждал, что американской национальной литературы все еще нет, хотя к этому времени Лонгфелло попытался осуществить синтез индейской культуры и представить ее как первую стадию развития американской литературы. Лонгфелло, открывший американцам Америку своей «Песней о Гайавате», дал пленительный образ Трубки Мира, закурив которую люди начинают жить как братья. Гайавата – тип культурного героя, который обладает богатырской силой и молится о счастье и благе «всех племен и всех народов». В награду Владыка жизни послал ему маис, «дар небесный всем народам, что для них быть должен пищей», который Гайавата победил и закопал в землю. Растения, деревья сами все дают Гайавате: «На, руби… все возьми». Царя-осетра Гайавата побеждает, а чайки называют его своим братом. Животные помогают Гайавате в битве со «злобным волшебником, Духом Богатства». Гайавата изобретает символы, знаки, письменность, живопись, дает племенам их тотемы, священное искусство врачевания недугов». Любовь сопоставляется в «Песне о Гайавате» со светом солнца, а злоба с тьмою. Но знаменитая Трубка Мира, которую подала приплывшим европейцам мать Гайаваты, не спасла краснокожих от закабаления и уничтожения, как не смог этого сделать сам Гайавата.

Американская свобода, по Торо, является фикцией настоящего, которая станет когда‑то мифом прошлого. Человечество переживает, по Торо, еще младенческий период. «В обществе, в лучших человеческих институтах легко различить черты слишком раннего развития. В то время, когда мы должны еще быть детьми, мы уже являемся, по сути дела, маленькими взрослыми» (Сделать прекрасным наш день. М., 1990. С. 276).

У Торо слышится тоска по природе. «Но нас слишком рано отняли от ее груди и поместили в общество, в эту культуру, которая представляет собой исключительно взаимодействие человека с человеком» (Там же. С. 275). Г. Торо понимал великое значение природы. «Спасение города не в его праведниках, а в окружающих его лесах и болотах… Цивилизованные страны – Греция, Рим, Англия‑держались тем, что на их территории некогда росли первобытные леса. Они будут существовать до тех пор, пока почва не истощится» (Там же. С. 269). Здесь имеется в виду почва не в переносном, духовном смысле, а в самом что ни на есть прямом. Говоря об английской литературе, Г. Торо пишет, что «в ней много искренней любви к Природе, но мало самой Природы» (Там же. С. 271). «Как вы понимаете, – продолжает Торо, – я хочу того, чего ни литература ни эпохи Августа, ни елизаветинских времен, ни любая другая культура дать не могут. Ближе всего к этому подходят мифы» (Там же). Торо хочет культуры, в которую входила бы природа.

Торо близок Р. Эмерсон, стихи которого звучат по-современному экологично. «Ты птиц назвать всех можешь, не охотясь? Ты любишь розы, но не рвешь с куста?» (Воздержанность // Зарубежная литература. XIX в. М., 1979. С. 535). Эмерсон призывал человека «научиться распознавать и ловить проблески света, озаряющего его душу изнутри» (Писатели США о литературе. Т. 1. М., 1982. С. 36). Найти собственное призвание в жизни, пробудить индивидуальный гений советует Эмерсон. «В духовной жизни каждого человека наступает такой момент, когда он приходит к убеждению, что… должен примириться с собой, как и назначенным ему уделом; что какими бы благами ни изобиловала вселенная, хлеба насущного ему не найти, коль скоро он не будет прилежно возделывать отведенный ему клочок земли» (Там же. С. 37). «Кто жаждет стать человеком, должен обладать самостоятельностью духа» (Там же. С. 39).

Итак, некоторые основные мысли экзистенциализма и персонализма уже содержатся у Торо и Эмерсона в «Жизни без принципа» и «Доверии к себе». Здесь тот же американский индивидуализм, но не материального свойства, ведущий к духовной культуре.