Ольга Волкогонова - Константин Леонтьев

Она как будто довольна моей ласковой и братской манерой, а что думает — не знаю…»

Как всегда, очень нужны были деньги. Иногда Леонтьев не знал, хватит ли средств прожить неделю. Гонорары приходили нерегулярно, с редакциями у него были сложные расчеты — из причитающихся ему денег вычитали то, что было получено авансом. «По 3, по 6 руб. получаю оттуда и отсюда и живу» [559] Письмо К. Н. Леонтьева к М. В. Леонтьевой от 10 сентября 1877 г. // РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 5. , — описывал Константин Николаевич свое положение. И еще откровеннее: «…денег всего 2 рубля. У кого займу — не знаю… Ни на жалование, ни на провизию. Это удивительно. Этого-то еще никогда со мной не бывало. Так что именно одна надежда на Бога» [560] Письмо К. Н. Леонтьева к М. В. Леонтьевой, б. д., 1877 г. // РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 6. . Конечно, подобное с ним, увы, нередко бывало, но Леонтьев никак не мог привыкнуть к своему финансовому ничтожеству. Мысль устроиться земским врачом посещала его всё чаще.

Константин Николаевич пытался закончить «Одиссея» — писал его продолжение, «Камень Сизифа», но к роману окончательно охладел. Он не раз говорил, что медицинская практика богоугоднее, чем «Одиссей»… В конце концов в августе, после отъезда Маши, решил перевести вопрос в практическую плоскость. Леонтьев поехал в Мещовск — на выборы гласных. По приезду он «отчитывался» Маше: «Я справлялся о возможности устроиться в Кудинове участковым земским врачом; вообще начало было, кажется, удачно; но решено это может быть только в конце сентября…» [561] Письмо К. Н. Леонтьева к М. В. Леонтьевой от 31 августа 1877 г. // РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л.2.

Медицина его никогда не привлекала, но он все равно пользовал местных крестьян. В его положении лучше было это делать за жалованье, а не бесплатно. Вместе с тем Константин Николаевич понимал, что, став земским врачом, будет привязан к Кудинову и не сможет уезжать в Москву или Оптину по своему желанию. Постоянная же жизнь в имении тяготила его: «…вещественные неудобства Кудиновской жизни, теснота флигеле [562] В каждом флигеле была лишь одна комната. , ненависть моя к жизни все в одной и той же комнате и т. д.» [563] Письмо К. Н. Леонтьева к М. В. Леонтьевой от 31 августа 1877 г. // РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л.3. . Всё это делало участь земского врача менее желанной.

Леонтьев спрашивал совета, как ему быть, у отца Амвросия. И страшился получить в ответ благословение, ослушаться которого он уже не смог бы. «Сознаюсь тебе, — по мере приближения минуты и возможности стать… обязательным врачом , на меня находит некоторый ужас, который ты легко поймешь, — писал он Маше. — Это умственный гроб! И я буду очень рад, если О. Амвросий не благословит мне это…» Старец не запретил, но и не настаивал, чтобы Леонтьев вернулся на медицинское поприще; надежды Константина Николаевича, что кто-то примет решение за него, не оправдались.

Константин Николаевич по-настоящему затосковал. «Эти дни мрака, раздражения, невольного бездействия и сердечной пустоты» [564] Письмо К. Н. Леонтьева к М. В. Леонтьевой от 10 сентября 1877 г. // РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 5. , — описывал он лето 1877 года. Первая и вторая части «Одиссея» были уже напечатаны, редакция ждала продолжения, а он не в силах был его предоставить… «Я беру рукопись с утра, беру после обеда… и не могу прибавить, ни изменить ни строки… Мне кажется, что все написано скучно, вяло, бездарно…» [565] Там же. Л. 4. — жаловался он Маше. Письма его были горькими: «Ах, когда бы только Господь душу нашу спас… а эта жизнь земная наша (по крайней мере наша, наша) — это мука, позор и оскорбление, больше ничего… Я начинаю завидовать впервые тем русским, которых теперь убивают в бою… Лучше — право лучше! Лишь бы душа спаслась…» [566] Письмо К. Н. Леонтьева к М. В. Леонтьевой от 17 сентября 1877 г. // РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 11.

Скрашивала тоску только Варька. Она вносила в кудиновское существование искру жизни. Константин Николаевич ходил с ней и ее матерью Агафьей по грибы, учил девочку грамоте, рассказывал разные истории. Впрочем, состояние Константина Николаевича было столь депрессивным, что даже Варьку он старался держать от себя на некотором расстоянии — боялся слишком уж по-отечески привязаться к ней. «Слава Богу, я каждый день помню о непрочности всего земного и новой боли…» — писал он Маше в связи с девочкой.

В сентябре Леонтьев опять поехал в Мещовск — переговорить с предводителем дворянства Рогозиным о месте врача. В этот раз Константин Николаевич постарался узнать всё подробнее. Полученные сведения его огорчили: как оказалось, земскому врачу платили только тысячу рублей в год, что вряд ли позволило бы Леонтьеву выплатить долги и вернуть в Кудиново Машу. Более того, врач должен был каждую неделю ездить «на пункты» по уезду, причем дополнительные деньги «на прогоны» не выдавались. Но главное — нужно было каждый день присутствовать в больнице. При таких обязанностях утром писать будет нельзя, понимал Леонтьев. А ведь он привык работать именно с утра! Но другого выхода измученный безденежьем Константин Николаевич не видел — надо впрягаться в лямку земского врача, а писать статьи придется по вечерам. Может быть, пенсия, докторское жалованье и гонорары помогут удержаться на плаву.

Тогда, осенью, у него впервые появилась мысль продать Кудиново. Как ни больно было расставаться с имением, Леонтьев строил планы, как после продажи рассчитаться, хотя бы частично, с долгами (только «турецкий» долг составлял около семи тысяч рублей!), а потом, если повезет продать Кудиново выгодно, купить маленький домик тысячи за полторы в Оптиной. Эта мысль стала повторяться в его письмах: с одной стороны, Константин Николаевич уже мечтал о маленьком домике рядом с монастырем, с другой — молил: «…хоть бы не брали у меня эти липовые аллеи, эти березовые рощи, эти столетние огромные вязы над прудом, который в постные дни дает мне карасей для ухи…» [567] Письмо К. Н. Леонтьева к К. А. Губастову от 2 августа 1877 г. // Леонтьев К. Н. Избранные письма (1854–1891). СПб., 1993. С. 153.

Пока же надо было где-то найти 784 рубля на уплату процентов в калужский банк. Маша написала, что смогла скопить из жалованья 150 рублей и готова их прислать. Леонтьеву было горько, что он, мужчина, не мог содержать родовое имение… Деньги от Маши он принять отказался: «Много ли твои 150 руб. помогут? Не лучше ли тебе твои маленькие избытки (???) употребить на наем квартиры, чтобы тебе был отдых?» [568] Письмо К. Н. Леонтьева к М. В. Леонтьевой от 7 октября 1877 г. // РГАЛИ.Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 18.

Людмила Раевская, которая жила между Кармановом и Кудиновом, помогая Леонтьеву в кудиновской «больнице», в это время решила круто поменять свою судьбу. Страна бурлила от военных новостей, и она решила стать сестрой милосердия. Людмилу в лекарских делах заменила Варя. Она же вместо «Ласточки» и кофе подавала Леонтьеву по утрам — на серебряном подносе и с белой салфеткой. А Людмиле, вернувшейся из Оптиной, где она получила благословение отца Амвросия, Константин Николаевич пообещал помочь, чем может, — у него осталось немало знакомых, связанных с событиями на востоке Европы.