Моисей Рубинштейн - О смысле жизни. Труды по философии ценности, теории образования и университетскому вопросу. Том 1

* * *

Об этих величайших возможностях говорит уже чисто внешний акт, в итоге которого появляется конкретная человеческая жизнь – та плотская любовь, которая на пути усложнения и утончения дает в итоге великое связующее, светлое начало – ту любовь, которую история не раз пыталась отождествить с понятием бога. Пусть будет сначала физически, но здесь жизнь выходит за пределы самой себя, она расширяет и углубляет свои возможности, она создает нечто большее, чем она сама, потому что теперь прибывает новая жизнь, и диапазон активности и созидательной силы повысился или в данном существе, или несет в себе по крайней мере дальнейшие возможности. Возможное и действительно нередко существующее явление вырождения только еще больше оттеняет высказанную нами мысль о великой творческой, т. е. вместе с тем и свободной, роли личности: человек может ничего не дать, он может даже выступить в роли разрушителя и прожить физически на пути разнузданной жизни. Его роль одинаково велика как в положительном, так и в отрицательном отношении, как и вообще он может актом своей свободной личности вычеркнуть на пути воздержания, как аскет, все возможности зарождения от себя новой физической жизни. В самом грубом половом стремлении есть доля мировой тяги, преодоление изоляции человеческой личности, нужда в другой. Вся мировая история является самой убедительной свидетельницей, как окутанная всеми переливами радости и безграничного страдания любовь двух существ была и остается неиссякаемым источником не только появления новых человеческих жизней, но и необозримых поэтических, художественных, культурных и жизненных ценностей, источником всеповышающегося творческого напряжения человеческих сил. Оставьте мир при тех же условиях, но только лишите его полового фактора и половых влечений и противоположностей, и он покатится по пути потускнения и обнищания не только в области личных переживаний, но и в области объективной жизни, пока не выдохнется все то, что было создано творческим потоком, вдохновленным половым фактором. Из этого фактора рождаются наряду с голодом основные стимулы действенной силы, отсюда бьет источник света и тьмы, ибо ничто не рождается без противоположностей и противоречий – без них мир – мир, пропитанный антропоцентрическим принципом, – был бы пустыней, все должно было бы опуститься в Нирвану. Таким образом становится вполне понятным, что в мире живых существ, особенно у человека, вопросы, связанные с половой жизнью, являются делом величайшей важности, а для женщины любовь, без сомнения, центральный акт жизни, вокруг которого располагается все остальное содержание жизни.

Половая любовь, даже начавшаяся бессознательно и в голом стремлении удовлетворить себя в животном смысле, даже в этом случае несет в себе то, что должно облагородить и помочь осмыслить ее – это семья и дети. Они вероятны не только физиологически, но и по существу, так как индивид в половом сочетании, хотя и в самой грубой форме, покинул почву своей изолированности. Грубейшие наслоения, эксцессы и извращенности половой жизни не должны заслонять для нас глубокого смысла этой жизни и давать повод к общей отрицательной оценке ее как грязной стороны жизни личности: и лучшее может стать в руках человека худшим, но и худшее может через него превратиться в божественное – все зависит от того, как оно дается, чем насыщает человеческая личность свои переживания. Так искренние глубокие религиозные устремления рождали в истории человечества неслыханные, чудовищные злодейства, а с другой стороны война с ее убийством и утонченными средствами уничтожения рождала святые поступки, величайшие акты самопожертвования, героизма, сострадания и т. д. Факт сам по себе, изолированно всегда только мертвое, тупое обстояние, он всегда нам и безразличен. Только при насыщении его человеческим духом, принципом он выходит из состояния безразличия и начинает в общей связи говорить определенным языком, все это применимо и к области половой жизни [1024].

Ложноабстрактная, отвлеченная точка зрения привела и приводит до сих пор к очернению этой стороны жизни человека. Большей частью это совершается во имя потустороннего царства и отклонения этого мира. Так Вл. Соловьев изолировал половой акт и говорит о нем как о постыдном для нас деянии, «безжалостном к отходящему поколению и нечестивом потому, что это поколение наши отцы» [1025]. Но в то время как Соловьев видит спасение положения в деторождении, другой русский религиозный мыслитель, Бердяев, убежден, что в основе семьи лежит «падший пол… Семья религиозно, морально и социально оправдывает грешную, падшую половую жизнь деторождением и для деторождения возникает» [1026]. И на фоне у него вырисовывается диковинный образ андрогина, мужедевы, как изначальное состояние, как своего рода потерянный рай – еще одно логически неизбежное, очень характерное следствие ложного, отвлеченного исходного принципа, который должен вообще вести к полному исключению жизни. В частности и в данном случае эти писатели берут нежизненное, несуществующее положение, насильственно изолированное, и на нем строят свою оценку и выводы: они берут тут не человеческую, хотя бы и мимолетно разгорающуюся, любовь, в которой говорит вся данная личность со всеми ее сложными сторонами, а голый, изолированный половой акт, которого на самом деле нет и быть не может.

Пусть желающие увлекаются пафосом развенчания таких недействительных искусственно выделенных актов, для жизненного миросозерцания это по существу довольно безразлично. В жизненном явлении дана сложность и одновременные широкие возможности для выхода за пределы голого полового акта во все стороны связей и переживаний. Весь вопрос, и с точки зрения этих мыслителей, жизненно конкретно должен бы решаться бесповоротно тем, что каждый половой акт в сущности несет в себе возможность деторождения и семьи – деторождения, о котором Соловьев, например, говорит, что оно «есть добро; добро для матери, которая по слову апостола спасается деторождением, и, конечно, также добро для отца, участвующего в этом спасительном деле, добро, наконец, для получающего дар жизни» [1027]. В жизни это так и воспринимается: в семье, в сочетании двух представителей полов видят совместное «делание» жизни, не только физическое, но и духовное; мы в этом случае пытаемся сознательно ковать жизнь, стремясь создать то, что будет сильнее нас и лучше нас. Жизнь показывает нам на каждом шагу, что отцы и деды не только не страшатся «нечестия» и «безжалостности», но, наоборот, в отсутствии потомства видят тяжкую божью кару, а наличие его – то, что дети выросли, вышли в жизнь и т. д. – рассматривается как основание спокойно и с удовлетворением взирать на ушедшую в прошлое личную жизнь и возможность умереть с сознанием выполненной жизненной задачи.