Вадим Руднев - Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы

В главе «Бред» книги [Руднев, 2006] мы сопоставляли бред преследования с нарративным повествованием, а бред величия – с одической поэзией.

О разграничении шизофренического и шизотипического см. нашу статью «Шизотипический дискурс», вошедшую в книгу [Руднев, 2004].

Напоминает «Человека-невидимку» Герберта Уэллса и пустой пиджак, отдающий распоряжения, в «Мастере и Маргарите» Булгакова.

На русском языке вышло сейчас очень много книг Грофа, но та, на которую мы ссылаемся – «За пределами мозга: Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии», – остается неизмеримо более глубокой и креативной, по сравнению со всеми остальными, более поздними.

Когда мы писали книгу о Гурджиеве [Руднев, 2007d], мы сравнивали его со многими психотерапевтическими подходами, но почему-то забыли Лэйнга; теперь мы исправляем эту оплошность.

Роль депрессии при шизофрении – отдельная и большая проблема; отчасти мы ее касались в статье «Диалектика преследования» [Руднев, 2003], перепечатанной в книге [Руднев, 2004], где мы говорим о том, что бред преследования складывается из двух компонентов: депрессии и паранойи (delirium persecutorium est melancholia et paranoia acuta).

В мистерии Александра Введенского «Кругом возможно Бог» есть диалог между персонажем Эф., будущим Фоминым, и Девушкой. Речь идет о предстоящей казни, на которую они отправляются смотреть, на то, что там будут отрезать головы, о том, что Эф, снимает и надевает свою голову каждый день (характерная для шизофреников диссоциация между головой и остальным телом – см., например [Лоуэн, 1999]) При этом Девушка, похоже, знает, что казнить будут именно этого персонажа, и это вызывает у нее агрессию и презрение. Смысл этого фрагмента в том, что смерть, по мнению девушки, отнимает у человека все имена и дескрипции:

(О проблеме имени при психозе см. ниже в связи с анализом «Школы для дураков».)

Поэтесса Елизавета Мнацаканова, тоже продуцирующая шизодискурс, в переписке со мной называла Сталина не иначе, как «мерзкий с.» (именно с маленькой буквы!»).

Проблема превращения как психотическая широко известна в XIX – XX вв., начиная с «Носа» Гоголя, «Двойника» Достоевского, Грегора Замзы Кафки – героя рассказа «Превращение», и видимо не кончая книгой Элиаса Канетти «Масса и власть [Канетти, 1999].

Вспомним приводимую уже нами цитату из поэмы «Кругом возможно Бог» Введенского:

Мужчина, пахнущий могилою, // уж не барон, не генерал…

Св. Павел, будучи еще Савлом, был гонителем христиан, преследователем, став Павлом, он стал восхвалять величие Христа (две классические стадии шизофренического бреда).

Наподобие Марии Казарес-Смерти в фильме Кокто «Орфей».

Приглашение поужинать как субститут приглашения к последующим интимным отношениям (что так важно для «взрослой» субличности героя) – атрибут поведения нормального взрослого мужчины (см., например, нашу статью «Объяснение в любви» [Руднев, 2006а]).

Это Нимфея рассказывает воображаемую сцену в воображаемом разговоре с академиком Акатовым, отцом Веты Аркадьевны, пытаясь доказать ему, что он будет хорошим респектабельным мужем – инженером с машиной и т. д.

О понятии шизотипического см. главу «Шизотипический дискурс» книги [Руднев, 2004] или соответствующую статью «Словаря безумия» [Руднев, 2005а].

Мотивная техника Б. М. Гаспарова, отчасти используемая нами в этой части данного исследования, обобщена им в его книге «Литературные лейтмотивы» [Гаспаров, 1995], а также в статье, посвященной музыкальным лейтмотивам [Гаспаров, 1976].

Впрочем, эти идеи высказывал и сам Фрейд, особенно в выдающейся работе «Торможение, симптом и страх» 1924 года [Freud, 1981b] (конечно, здесь нельзя не упомянуть и родоначальника идеи травмы рождения Отто Ранка [Rank, 1929; Ранк, 2004].

В данном случае я могу сослаться на диагноз самого М. Е. Бурно, высказанный им на одном из заседаний секции терапии творческим самовыражением Профессиональной психотерапевтической лиги.

О ноге как фаллическом символе см. подробно нашу статью «Тема ног в культуре» в книге [Руднев, 2001].

Этот фрагмент напоминает фильм Ларса фон Триера «Идиоты» (хотя основатель «Догмы», я думаю, вообще не подозревает о существовании русского писателя Платонова). Так вот в этом фильме такой же редуцированный секс, когда двое друг к дружке тихо прижимаются и как-то смешно и жалко копошатся.

Другим боком шизоанализ, как ни странно, связывается с культуроцентрическим и тоже, конечно, умеренно левым пафосом неофрейдизма, например такого характерного текста этого направления, как «Невротическая личность нашего времени» Карен Хорни [Хорни, 1998]

Это, конечно, реакция на семейный роман XIX века. Детей мы не найдем в «Мастере и Маргарите», Волшебной горе», «Защите Лужина», романах Олдингтона, Ремарка и Хэмингуэя. Исключение – Фолкнер, но это особая проблема. В «Мастере и Маргарите» есть сцена, когда героиня, уже ставши ведьмой, сидит у постели маленького мальчика – единственный ребенок, появляющийся в романе. Эта сцена дана для того, чтобы оттенить идею отсутствия детей в романе, «бесплодия» ведьмы Маргариты и отсутствия будущего у сатанинского «большевистского» мира. Но ведь и у Булгакова не было детей. Творчество становится зашифрованным описанием собственной «травмы нерождения».

Я думаю, здесь имеется в виду не только дерево как растение, а дерево как граф, поскольку для них актуальна генеративная грамматика Хомского, где чертились графы двух типов синтаксической зависимости: дерево составляющих и дерево подчинения [Хомский, 1960]. Это чрезвычайно жесткие структуры мышления.

Вообще соотношение внешнего и внутреннего – одна из самых важных оппозиций для Платонова и особенно для «Чевенгура». И об этом пишут многие исследователи его творчества [Геллер, 1982; Михеев, 2003; Яблоков, 2001; Дмитровская, 1999], да как может быть иначе: ведь разграничение внешнего и внутреннего, то есть реальности (мира объектов и объектных отношений) и Собственного Я (субъекта) это то, что теряет шизофреник при утрате тестирования реальности или то, что он старается из последних сил удержать.